Жюль Верн - Маяк на далеком острове; Болид; Малые и неоконченные произведения; Драматические произведения

— От подобных слов я испытываю чувство гордости, — ответил автор. — Ничто не доставляет мне большего удовольствия, чем известие о том, что мои книги способствуют пробуждению интереса и обучению молодых людей (ибо я всегда считал, что книги должны быть в какой-то степени назидательными), в том числе у тех, с кем я никогда бы не смог вступить в контакт иным образом. В теперешнем моем бедственном положении я получаю от английских читателей бесчисленные телеграммы и выражения симпатии. Совсем недавно я был растроган, получив от моих юных друзей с Альбиона великолепно подобранную трость.

— Вы, конечно, бывали в Англии?

— Да, много лет назад, еще совсем молодым человеком. Я добрался до Саутгемптона на собственной яхте, а потом съездил в Лондон и, осмотрев большую часть его достопримечательностей, отправился в Брайтон [930], найдя его очаровательным местечком, со всеми этими молами и великолепными променадами [931]. Однако лучше всего я знаю Ливерпуль, поскольку прожил там некоторое время с друзьями и смог отлично изучить доки и реку Мерси, которые пытался описать в «Плавающем городе».

— Доводилось ли вам когда-либо посещать Шотландию или Ирландию?

— Да, я совершил очень приятное путешествие по Шотландии, где среди прочего посетил Фингалову пещеру на острове Стаффа. Этот обширный провал с таинственным полумраком, темными, поросшими водорослями гротами, изумительными базальтовыми колоннами поразил меня в высшей степени; ему я обязан зарождением идеи книги... — Верн прервался. — Я что-то позабыл ее название. Ты не помнишь? — спросил он у жены.

— «Зеленый луч», не так ли? — подсказала мадам Верн.

— О да, конечно, «Зеленый луч». Вы должны извинить меня, — прибавил он, рассмеявшись, — если из стольких названий не всегда сразу вспоминается нужное.

Замысел многих книг господина Верна некоторым образом связан с тем или иным событием в его жизни.

Кроме «Пяти недель на воздушном шаре» и «Зеленого луча», сюжет «Плавающего города» подсказан путешествием в Америку на борту «Грейт-Истерн». А завязка «Вокруг света в восемьдесят дней», возможно, самого знаменитого из его романов, основана на простом рекламном объявлении для туристов, случайно увиденном в газете.

Я спросил у мистера Верна, какая из его книг нравится ему больше всего.

— Меня часто спрашивают об этом, — ответил хозяин. — По-моему, автор подобен отцу: у него не должно быть любимчиков. Он должен равно ценить все свои творения, потому что все они являются плодом его стараний, пусть и создавались в разном настроении и с неодинаковым приложением темперамента; каждое произведение отражает предельное напряжение мысли и творческой энергии автора в момент их рождения.

Тем не менее, — продолжал он, — хоть лично у меня нет никаких предпочтений, это не означает, что таковых нет у моих читателей. Возможно, и вы, к примеру, сможете выделить роман, который вам нравится больше других.

Я ответил, что для меня наиболее близок конечно же «Двадцать тысяч лье под водой», но главным фаворитом остается «Михаил Отрогов», переделанный в драматическую форму и исполняемый как раз в эти дни на сцене парижского театра «Шатле».

Господин Верн был заинтересован сообщением о том, что я видел этот спектакль как раз накануне вечером, и, оживившись, поднялся с кресла, закидывая меня вопросами.

— Скажите, удачно ли он поставлен? — спросил он. — Хорошо ли его принимает публика?

Я заверил его и в том, и в другом. В самом деле, огромная сцена «Шатле» позволила развернуться постановщикам в полной мере: в одной из сцен на подмостках было свыше трехсот актеров, многие из них — верхом.

— Теперь я редко езжу в Париж, — сказал мистер Верн, — но в здешнем театре у меня забронирована ложа, и я часто бываю там. Я очень доволен Амьеном; спокойная атмосфера города подходит мне как нельзя лучше, и у меня нет никакого желания куда-то ехать ради перемены обстановки. Мы живем в этом доме более двадцати лет, здесь написано большинство моих книг. Несколько лет назад мы переехали в другой дом, расположенный на углу улицы Шарля Дюбуа, но тот особняк был слишком велик для наших нужд, и мы быстро вернулись.

— Полагаю, когда вы пишете, поток мыслей овладевает вами, лишь когда вы полностью уходите в себя?

— Напротив, — вмешалась мадам Верн. — В этом отношении у мужа нет никаких трудностей. Мы не предпринимаем особых предосторожностей. Он спокойно работает наверху, на втором этаже, и никакой шум его, кажется, не беспокоит. И я, и мои дочери можем делать всё, что хотим, не встречая возражений с его стороны.

— А каков метод вашей работы, месье? — спросил я.

— Мой метод? До самого последнего времени я вставал неизменно в пять часов утра и считал необходимым писать в течение трех часов, до завтрака. Основная масса работы выполняется именно в это время. Хотя позже, днем, я привык работать еще в течение двух часов, но почти все мои романы написаны в те ранние часы, когда большинство людей еще спит. Я всегда любил много читать, особенно ежедневные газеты и еженедельники. У меня вошло в привычку сохранять поразившие меня статьи или отрывки из них, чтобы в дальнейшем на них ссылаться. Именно таким путем я концентрирую свою мысль и в то же время остаюсь в курсе всех научных новостей. Работа эта, согласен, обременительна, но результат с лихвой оправдывает затраченные усилия. При надлежащей классификации даже через несколько лет не испытываешь никаких трудностей с нахождением нужной вырезки.

Большинство читателей поразились бы, увидев в подходе Верна сходство с методом покойного Чарлза Рида [932], столь энергично защищавшимся этим писателем как единственное удовлетворительное средство адаптации автора к калейдоскопической смене событий.

— Какое место в вашей жизни занимают книги современных английских писателей?

— Я прочел много произведений выдающихся английских прозаиков и поэтов, но, к сожалению, не в оригиналах, а в переводах. Мне кажется, что я очень много потерял, не обучившись в свое время английскому языку. Но удобный случай я упустил, а начинать изучать его сейчас мне уже поздно.

— А кто ваш любимый писатель?

— Из ныне живущих или из умерших?

— Давайте остановимся на уже умерших.

— Мне не надо думать над ответом, — с восторгом сказал мистер Верн. — Больше всех я ценю Чарлза Диккенса, намного превосходящего прочих поразительной силой и легкостью выражения. Как юмор соседствует на страницах его книг с изысканным пафосом! Какими реалистичными кажутся его персонажи! Их диалоги звучат как живая речь! Я вместе с женой постоянно перечитываю его шедевры: «Дэвида Копперфилда», «Мартина Чезлвита», «Николаса Никльби», «Лавку древностей» — не так ли?