Жюль Верн - Маяк на далеком острове; Болид; Малые и неоконченные произведения; Драматические произведения

— Oh, oui! — эмоционально ответила мадам Верн. — II a vraiment du cceur [933].

Конечно, приятно слушать автора, отзывающегося о другом писателе со столь неподдельным восхищением, в особенности тогда, когда их, как в данном случае, разделяют не только огромные различия в стиле, но и национальные барьеры.

— А среди живущих авторов кого вы предпочитаете? — спросил я.

— Это очень трудный вопрос, — задумчиво сказал Верн. — Мне надо подумать, прежде чем ответить... Я думаю, что уже можно, — проговорил он через какую-то минуту. — Есть один писатель, сочинения которого привлекают меня необычным воображением автора, и я слежу за его книгами с большим интересом. Я имею в виду мистера Г.-Дж. Уэллса. Кое-кто из моих друзей внушал мне, что его произведения в какой-то степени похожи на мои собственные, но мне кажется, что они ошибались. Уэллса я считаю чистым выдумщиком, заслуживающим самой высокой похвалы, но наши методы совершенно непохожи. В своих романах, описывая те или иные изобретения, я всегда пытаюсь опираться на реальную почву и не ссылаться на те процессы или материалы, которые находятся за пределами знаний или технологических возможностей современного инженерного дела.

Возьмем, к примеру, «Наутилус». Если посмотреть на него внимательно, то это подводный механизм, в котором нет ничего чрезвычайного, неизвестного современной науке. Он погружается или всплывает в соответствии с реальными, хорошо изученными процессами; детали управления кораблем и его движитель полностью рациональны и понятны. Даже его движущая сила не составляет секрета. Единственное, в чем я допустил вымысел, — в применении этой силы, но здесь я преднамеренно оставил пробел, чтобы читатель мог сделать свое собственное заключение: эдакий простой технический пропуск, заполняемый, как говорится, каждым натренированным и достаточно практическим умом.

Создания мистера Уэллса относятся бесспорно к довольно далекому от наших дней времени и уровню научных познаний; этим я не хочу сказать, что они выходят за рамки возможного. Он выдумывает не только сами машины, но и материалы, из которых они изготовлены. Возьмите, например, роман «Первые люди на Луне» [934]. Вы помните, что здесь автор ввел абсолютно новое антигравитационное вещество, но мы не находим никаких намеков ни на способ его изготовления, ни на фактический химический состав. Более того, уровень современной науки не позволяет сейчас предсказать метод, каким такое вещество может быть получено. Равным образом и в «Войне миров» [935], романе, которым я бесконечно восхищаюсь, до конца остается неясным, что за существа эти марсиане, как они получают чудесный тепловой луч, используя его для нанесения столь ужасного опустошения в рядах противника.

Напоминаю, — продолжал мистер Верн, — высказав все это, я не хочу пренебрежительно отнестись к методам господина Уэллса. Напротив, я очень высоко ценю его одаренный богатым воображением гений. Я только противопоставляю наши стили и выделяю фундаментальное различие, между ними существующее; и хочу, чтобы вы ясно поняли, что я не высказываю каких-либо суждений о преимуществах одного или другого. Ну а теперь, — добавил он, поднимаясь, — я вижу, что начинаю утомлять вас. Время за беседой проходит так быстро, и мы, знаете ли, проговорили больше часа.

Я заверил мистера Верна, что должно бы пройти много таких часов, прежде чем почувствуешь усталость в его присутствии, но уважение к его времени заставляет меня скрепя сердце закончить визит.

С очаровательной старомодной любезностью хозяин и мадам Верн дали понять, что проводят меня до выхода. Выйдя на солнечную улицу, я в последний раз бросил взгляд на знаменитого писателя: доброжелательный седовласый мужчина стоял в дверях прихожей. Его живой голос — «Аи revoir» [936]— догнал меня на мощеной улице и долго еще приятным отзвуком отдавался в ушах, хотя Амьен давно остался позади мчащегося в Дьеп [937]экспресса.

Мы [938]поехали разыскивать Верна в Амьене, маленьком городке в двух с половиной часах езды по железной дороге от Парижа; писатель живет там постоянно в течение всего года. Письмо, отправленное моим хорошим другом Капони, вселило в меня уверенность, что прием будет более чем любезным, и это подогревало мое давнишнее желание, а также желание двух моих дорогих мальчишек, ехавших со мной, лично встретиться со знаменитым и любимым автором «Необыкновенных путешествий», известного нам только по его книгам: у нас даже не было фотографии Верна. По дороге мы говорили о странном стечении обстоятельств, когда здравствующий французский писатель, да еще такой знаменитый, почти не дает информации о себе и о своем образе жизни, тогда как почти все другие авторы постоянно оповещают общество о себе в деталях подробных и даже интимных, как если бы речь шла о королях или императорах. Тайна, окружающая Жюля Верна, подогревала наше любопытство.

Мы постучали в дверь маленького особняка, стоявшего у входа на пустынную улицу в богатом квартале города, казавшемся, однако, безлюдным. Дверь открыла служанка, которая повела нас через маленький сад в приемную на первом этаже, залитую солнечным светом; и сразу же навстречу нам вышел улыбающийся Жюль Верн.

Если бы мы встретились с ним на улице, то, не зная его, я бы принялся гадать о роде его занятий. Я бы признал в нем отставного генерала, преподавателя физики или математики, министерского столоначальника, но ни в коем случае не художника. Он вовсе не выглядел на восемьдесят лет, а именно к этому рубежу он уже приближался [939]; манерой держаться он несколько напоминал Джузеппе Верди [940]: серьезное добродушное лицо, никакой артистической живости во взгляде и разговоре, простейшие манеры, печать предельной откровенности в малейшем проявлении чувств и мыслей. Язык, жесты, манера одеваться человека, для которого нисколько не важно первое впечатление о нем, — все это, помимо удовольствия просто видеть его, привело меня в изумление. Несмотря на добрый взгляд и обходительность в обращении, я не находил ничего общего между стоявшим передо мной Верном и той личностью, которую создал в своем воображении. Мне пришли на память слова, в шутку брошенные одним из моих туринских друзей: «Вы едете поглядеть на Жюля Верна? Но ведь никакого Жюля Верна не существует! Разве вы не знаете, что “Необыкновенные путешествия” сочиняет группа авторов, взявших коллективный псевдоним?» Мое изумление возросло, когда писатель, вынужденный рассказывать о своих произведениях, делал это как-то рассеянно, как будто говорил о чужих вещах или, лучше сказать, о вещах, в которых не было никакой его личной заслуги, словно речь шла о коллекции почтовых марок или монет, уже давно приобретенных им, словно он делал это из необходимости чем-нибудь заняться, а не из страсти к искусству. Не раз он пытался увести разговор от собственной персоны, вежливо переводя его на кого-нибудь другого. Когда же это не удавалось, он ловко переключался на двух молодых гостей. Однако в конце концов прямой вопрос вынудил его рассказать о том, как зарождается у него замысел романов, как он пишет, и сделал это Верн немногословно, очень просто и до удивительного ясно.