Жюль Верн - Маяк на далеком острове; Болид; Малые и неоконченные произведения; Драматические произведения

Хозяева, несмотря на наши протесты, с непокрытыми головами вышли в холодный дворик проводить нас и, пока я могла различить, всё стояли у калитки, махая мне руками на прощание, а свежий ветер трепал их седые волосы.

В один из дней во многих газетах можно было прочесть следующее сообщение:

К сожалению, всё свидетельствует о том, что парусник «Сен-Мишель», вышедший по весне из Кротуа [953]в море и с тех пор не подававший о себе никаких вестей, погиб вместе со всем экипажем в северных водах. Команду парусника составляли Жюль Верн, популярный автор научных романов, обогативших издателя Этцеля, старый рыбак Александр Делон [954], известный своим хладнокровием и морской выучкой, да еще молодой матрос, исполнявший также обязанности кока [955]. «Сен-Мишель» являлся личной собственностью Верна, проведшего на его борту добрую половину жизни и написавшего или задумавшего там значительную часть своих интереснейших творений.

Вышедшие некрологи сопровождались более или менее верными биографическими сведениями. В прессе обоих полушарий, почитавших верновские романы, расточалась единодушная хвала писателю и вслед за ней выражалась глубочайшая скорбь по поводу его кончины. Но внезапно телеграф принес известие, что «Сен-Мишель» целехонек и без каких-либо повреждений вошел в бухту Соммы [956], что владелец яхты привез из долгих и опасных странствий новый роман, который наверняка принесет еще больше прибыли его издателю.

Жюлю Верну сейчас далеко за сорок. Он, как пишет Адриан Маркс [957]в парижской «Фигаро», у которой мы позаимствовали бегло набросанный портрет,

<...> хороший малый, любезный в обращении, а с незнакомыми почти по-женски робок. Некоторую сдержанность сохраняет он и по отношению к очень близким друзьям, но скромен он постоянно и, кажется, остается единственным, кто не знает о своем огромном таланте. Раньше он тщательно брился и был очень похож на лорда Байрона [958], но теперь носит окладистую бороду и напоминает бюст Демосфена [959]в античной галерее Лувра [960]. <...>

Удивительно одаренный и энциклопедически образованный, он использует в работе и свою поразительную память. Однажды он оказался в компании некоего римлянина, речь как раз зашла о Риме. Итальянец, родившийся поблизости от Капитолия [961]и там же проживающий до сих пор, удивился беглости речи и образности языка своего сотрапезника, описавшего один за другим все памятники и даже малоизвестные руины Вечного города. Потом Верн спросил про старого нищего, обычно занимавшего место на углу Виа-Сакра, против лавки пирожника.

— Он все еще стоит там.

— А жива ли красавица дочь ватиканского привратника?

— Да.

— А сделали ли ступени на лестнице к Форуму?

— Король отдал распоряжение на сей счет. Но оно еще не выполнено... Но, сударь, вы, похоже, знаете Рим получше меня, урожденного римлянина. Наверно, вы долго там жили?

— Я... Да моя нога никогда туда не ступала, зато я читал и читаю все значительные произведения, рассказывающие о вашем родном городе.

Мы, добавляет Маркс, знавшие, что так оно и есть, никак не могли согласиться с тем, что римлянин назвал Верна blagueur [962]. <...> Верну крайне антипатичен Юг. Он утверждает, что его притягивает Север.

— Да, о Полярном море можете говорить со мною всегда, но молчите про свое Средиземное. Это сонное, негневливое море; оно может пениться, сколько ему угодно, но я-то его морем не считаю. Когда я стою на средиземноморском берегу, мне кажется, что, приподнимись я на цыпочки, смогу увидеть противоположное побережье. Когда же я чихаю в Марселе, то мне слышится насмешливое «Будь здоров!» из Африки.

Он был поочередно адвокатом, драматургом, секретарем Лирического театра и комической оперы, потом биржевиком, пока блестящий успех «Пяти недель на воздушном шаре» окончательно не определил его жизненный путь. Как либреттист оперы-буфф он написал текст оперетты «Господин Шимпанзе» и был в те же времена участником вечеринок «Onze cent femmes» [963].

Эти вечеринки проходили в одном из кабинетов ресторана Еревана. На них собирались одиннадцать музыкантов и драматургов, которых многие из услышавших название этого дружеского кружка ошибочно считали донжуанами.

А компания называлась, собственно говоря, «Onze-sans-femmes» (что означает «Одиннадцать без женщин», а вовсе не «Одиннадцать сотен женщин»), потому что молодые люди поклялись не звать на свои сборища особ прелестного пола.

Когда Верн оказывается в кругу друзей, более интересного рассказчика не найти. Речь его столь же притягательна, как и книги. Прежде чем взяться за перо, он проживает судьбу персонажей. «Своих героев он выбирает только среди французов», — говорит Маркс, но это неверно; например, великолепный Мишель Ардан из «Полета вокруг Луны» был гасконцем...

Если его спрашивают, почему действие его романов часто обходится без женщин, Верн отвечает:

— Нет-нет! Никаких женщин! Они будут все время болтать, и тогда уже никому не удастся вставить ни слова.

Его чрезмерно богатая фантазия, всегда, однако, основывающаяся на логических и теоретически реализуемых постулатах, увлекает писателя к бессмысленным на первый взгляд проектам, хотя, по сути, они всего лишь слишком глобальные для рядового читателя.

— Я хочу описать всю Землю, — сказал он однажды, — и постепенно это желание исполняется. Вот здесь глобус, на котором я красными чернилами наношу свои путешествия (он смешивает собственные странствия с маршрутами своих героев), чтобы точно видеть, что еще надо сделать; только одного глобуса мне недостаточно. Я хотел бы посетить Вселенную, космос, звезды. Меня не всегда устраивают существующие средства передвижения, а значит, надо придумать новые. Десяток лет назад комета с плотным хвостом пересекла земную орбиту ровно через месяц после того, как в этой точке промчалась Земля. Предположим, что наша планета вследствие какой-то причины задержалась в пути...

Может быть, чтобы подобрать свой носовой платок? Надо подумать...

Нет, я говорю серьезно... Предположите, что Земля на месяц запоздала...

Ну?

Тогда бы произошло столкновение.

И мы бы все рассеялись в пыль?

Ничего подобного. Кометы не настолько злы; произошло бы простое столкновение. Возможно, комета прихватила бы с собой кусок нашего шарика, размером эдак с департамент [964]. Я бы случайно оказался там и, так как комета следовала бы по своей орбите, унося с собой департамент вместе с префектом и солидным запасом пригодного для дыхания воздуха, прожил бы несколько лет в звездном небе, стремительно уносясь вместе с кометой и обществом остроумных чиновников, делал бы записи в ожидании нового столкновения, чтобы возвратиться вместе с префектом и целым департаментом на эту удивительно малую в сравнении со Вселенной землю <...>.