Валерия Чернованова - Александрин. Яд его сердца [СИ]

Понимая, что совершаю не самый благовидный поступок, я тем не менее достала из углубления резной ларец, инкрустированный перламутром. Как сказал вчера на балу де Лален, покои эти раньше принадлежали моей кузине. А значит, и ларец должен был принадлежать Серен.

Внутри на подушечке из белоснежного атласа обнаружились несколько золотых колечек, эмалевая брошь, увесистый мешочек, полный алидоров [1] Алидор — золотая монета. , и скрученный лист бумаги, перевязанный алой тесьмой. Ещё прежде чем почувствовала укол совести, развернула листок.

Пальцы дрогнули, стоило скользнуть по нему взглядом. Послание состояло всего из трёх слов, написанных крупным, размашистым почерком: «Скоро ты умрёшь». Внизу чернели инициалы, оставленные всё той же уверенной рукой: «А.Г.».

И ничего больше…

Я растерянно опустилась на край кровати, не сводя с желтоватой, немного помятой бумаги взгляда. Что это? Угроза? Адресованная кому? По-видимому, Серен. Раз письмо это обнаружилось в её спальне.

Как жаль, что оказалось оно пророческим.

Зябко поёжилась. А может, тот, кто его написал, как раз и распорядился судьбой кузины?

Дрожащими руками сунув роковое послание обратно в ларец, поспешила вернуть тот на место, отчаянно желая стереть из памяти три страшных слова.

Следующие пару дней, а особенно ночей, стали для меня настоящим испытанием. Я не могла думать ни о чём, кроме будущего супруга, он всецело завладел не только моими мыслями, но и, кажется, сердцем. И что самое постыдное — тело моё тоже жаждало оказаться в его власти.

К счастью или нет, но его светлость больше не пытался меня соблазнять. Более того, на прогулки не приглашал, а когда мы встречались за обеденным столом, был хоть и учтив, но весьма сдержан. Я бы даже сказала холоден.

Изображал из себя этакий айсберг, в то время как я сгорала от желания. Украдкой поглядывая на жениха, только и мечтала о том, как его губы сминают мои в жадном поцелуе, как он властно прижимает меня к себе, и я вновь ощущаю каменную твёрдость мышц у себя под ладонями, млею от каждого прикосновения.

Это чувство пугало, и в то же время, стоило только подумать о Страже, как меня охватывал неописуемый восторг и сердце в груди трепетало от радости. Самое странное, я никогда не влюблялась так быстро. Тем более не испытывала к кому бы то ни было столь сильное, сводящее с ума влечение.

Возможно, потому что до сих пор всё моё общение с противоположным полом сводилось к дружбе с вилланами из окрестных деревень. Некоторые крестьянские отпрыски даже пытались за мной ухаживать, несмотря на возмущения маменьки. Но ни к одному из этих юношей я не испытывала ничего, кроме дружеской симпатии.

А его колдовская светлость каким-то непостижимым образом умудрился вскружить мне голову за считанные дни.

Признаюсь, я уже мечтала о том, чтобы как можно скорее выйти за него замуж и помахать ручкой своим родным. Мама продолжала действовать мне на нервы, ежечасно напоминая о том, что я обязана переговорить с его светлостью о будущем близняшек. У меня же язык не поворачивался обратиться к нему со столь деликатной просьбой. К тому же мы вроде как в ссоре, а я создание гордое и неприступное.

Хотя насчёт последнего можно было поспорить.

Поздно вечером, накануне дня, которого с таким нетерпением ждали сёстры, когда весь цвет Гавойи соберётся вместе, чтобы заняться травлей оленя в Артонском лесу, Мари принесла мой костюм для охоты.

Что тут скажешь, ничего шикарнее видеть мне прежде не доводилось. Потягаться с творением мадам Катель могло разве что платье, пошитое для бала в честь нашей с де Шалоном помолвки.

Под восторженные вздохи служанки я примерила наряд. Камзол сел как влитой. Он полностью облегал фигуру, выгодно подчёркивая мою осиную талию, которой я очень гордилась, и пышную грудь. Сзади бархатное чудо драпировалось и заканчивалось коротким шлейфом, который прятал иные, не менее соблазнительные выпуклости моего тела. И на которые его отмороженная светлость в последнее время принципиально не смотрел!

Спереди камзол едва прикрывал бёдра. Поэтому каждый желающий завтра сможет полюбоваться моими стройными ножками в узких кюлотах и длинных сапогах из мягкой кожи. К костюму прилагались перчатки, белоснежная сорочка с пеной кружев у горловины и кокетливая широкополая шляпа с плюмажем.

Единственное, как по мне, наряд был вызывающе-ярким — цвета спелой вишни, резко контрастировавшего с моими тёмными волосами и светлой кожей. Зато, если верить Мари, глаза смотрелись ярче. Словно вобрали в себя всю лазурь небес, что простирались над землями Гавойи.

В общем, ложилась я спать в прекрасном расположении духа. Проснулась с зарёй, когда небо только окрашивали розовые лучи восхода, и сразу принялась за сборы.

Мари помогла мне одеться, собрала волосы в замысловатую причёску, украсив всю эту смоляную красоту расчудесной шляпкой. В который раз поинтересовалась, как я себя чувствую, о чём в последнее время спрашивала с завидной регулярностью (вот ведь заботливая), и, получив в ответ заверения, что энергия во мне бьёт ключом, радостно заулыбалась.

— Вам обязательно нужно перекусить. Я мигом обернусь. — Сказав это, шмыгнула в коридор.

В столь ранний час аппетита и в помине не было, но под бдительным надзором служанки, так радеющей за моё здоровье, пришлось позавтракать.

За сборами и препираниями с Мари, с упорством ослицы пытавшейся влить мне в рот какой-то не слишком приятный на вкус отвар, что якобы должен был придать мне сил во время охоты, время пролетело незаметно. И вот к воротам дворца начали подъезжать первые кареты.

Не прошло и часа, как парк заполнили разряженные гости: мужчины в тёмных костюмах и напудренных париках, дамы — в ярких амазонках. Единицам хватило смелости облачиться в новомодные кюлоты, в которых раньше могли позволить себе щеголять только сеньоры. Кажется, только я и Опаль не постеснялись выставить на всеобщее обозрение свои ножки. У меня по сути-то и выбора не было, за свою невесту всё решил мессир маркиз. А вот мадмуазель де Вержи, голову даю на отсечение, намеренно нарядилась так, чтобы привлечь внимание любовника.

Очень надеюсь, что уже бывшего.

Из окна своей комнаты я заметила, как эта воровка чужих женихов, демонстративно виляя бёдрами, приблизилась к Морану, облачённому в простой чёрный костюм, едва тронутый золотым шитьём. Тут уж ноги сами вынесли меня из спальни.

Правду говорят, ревность — самый опасный яд, от которого умираешь медленной, мучительной смертью. Снова и снова. И только что, пока бежала вниз, я пережила настоящую предсмертную агонию.

Оказавшись в парке, поискала де Шалона взглядом, моля Единую, чтобы Опаль куда-нибудь провалилась. Увы и ах, упрямая девица по-прежнему коршуном кружила возле моего суженого. Благо интимный дуэт вырос до размеров трио: к воркующим голубкам присоединился незнакомый мне мужчина. Молодой статный блондин с немного грубыми, но не лишёнными мужественной красоты чертами лица. Как и маркиз, он не признавал париков, да и одеваться предпочитал без лишней помпезности. Это было первое, что бросилось в глаза.