Олег Губайдулин - Палач демона

– Она то сама, кто? – лениво поинтересовался Овчаров.

– Соседка Максима, – пояснил Серов.

– Понятно, так и что такого необыкновенного с ним произошло? – зевнул Овчаров.

– По ее словам, если раньше он был типичным программистом, то после встречи со Светланой стал мрачным и даже, как отметила Ирина, злобным. Правда, он тщательно это скрывал. Девушка рассказала, как один раз застала Макса за весьма странным занятием. Она позвонила к нему в квартиру, но никто не открыл. Тогда Ирина нажала на ручку двери и, оказалось, что замок не заперт. Она тихо вошла и, пройдя в комнату увидела, что Макс, совершено голый, пытается зарезать живую курицу. Когда ему, не знаю уж с какой попытки, это удалось, он куриной кровью начал чертить на себе какие-то узоры. После чего взял бумажку и принялся читать с нее какие-то заклинания.

– Да, дела-а… – протянул Овчаров. Вообще-то, у этих компутерщиков в башке все набекрень.

– Но самое главное … – продолжал Серов. Ира сказала, будто Максим, незадолго до свадьбы Светланы и Михаила просил ее достать психотропные препараты.

– А она где работает? – заинтересовался Овчаров.

– В одной из химических лабораторий. Вот протокол ее допроса, – Глеб вытащил пару листов из толстой папки и протянул их оперативнику.

– Нда-а… – только и произнес тот, внимательно изучив показания девушки. Но она не подтверждает, что она их ему давала…

– Она и не скажет, боится последствий для себя, – пояснил Глеб. Смотри, Женя, что у нас получается. Максим, влюбленный в Светлану решает подкараулить момент и, застав жениха с невестой наедине, использовал психотропы. А когда у тех начались галлюцинации, он каким-то образом, напал на них. Убил Светлану и покалечил охранников.

– Не получается, – задумчиво покачал головой Овчаров. Он слишком дохлый. Как он мог оторвать девушке голову, убить охранника и покалечить еще двух?

– Не забывай, что они – охранники, тоже оказались под воздействием препаратов, – Серов взял карандаш и с довольным видом почесал у себя за ухом.

– Согласен, – после минутного размышления, кивнул Овчаров. Но при помощи чего он нанес такие страшные раны?

– Может, у него был сообщник или, даже сообщники, которые использовали какие-то неизвестные нам орудия? – предположил Серов.

– По крайней мере, это не простое совпадение, когда в старой усадьбе и в склепе находят следы использования препаратов, влияющих на человеческую психику. А тут еще мы узнаем, что Левитин просил Ирину дать ему подобные вещества.

– Вызовите ко мне капитана Дупленко! – сняв трубку, приказал Серов.

Спустя десять минут Василий уже был у него в кабинете.

– Вася, притащи-ка ко мне Максима Левитина, – поспросил майор. Ну, помнишь, того, что в покойную невесту был влюблен?

– А, того программиста, ботаника? – ухмыльнулся капитан.

– Точно! – подтвердил Глеб.

– Айн момент, херр майор! – шутливо козырнул Дупленко и пошел за дежурной машиной.

И через полтора часа Макс уже стоял перед Серовым.

– И чего меня снова привезли? – возмущался парень. Я же еще в прошлый раз вам все рассказал!

– Вы не нервничайте, просто нам понадобилось кое-что уточнить, – чрезвычайно вежливо и доброжелательно пояснил следователь…

Глава 24

… – В губернии, на тамбовщине раньше больше двадцати разных фабрик и заводиков было? – задумчиво протянул Константин Евгеньевич. Правда, небольших. Интересно, сколько сейчас осталось?

– Да, мало совсем? – ответил его собеседник.

– Вот, скажите вы мне, ваше благородие, за каким …., я попрусь на стачку, ежели мне 160 рублев кладут?! А рабочим, которые мастера, скажем, вагоноремонтного или, что далеко ходить, на нашем, на Моховском заводе то и по триста! Господа-товарищи большевички сказывали, будто угнетали нас. Так, воскресение – обязательный выходной был. И праздников церковных тоже немало. Так что мне и при царе – батюшке неплохо жилось. Да, работали мы десять часиков, но зато я сестру свою на свечной заводик определил. Так она у меня, умница, восемь десятков целковых кажий месяц приносила! А теперь чего? Ни хозяев, ни работы, ни денег! Зато господа большевики пришли, губернский совет открыли, да и заседают там кажный божий день с утра и до вечора! Чего болтать, когда пахать надо?!

– Да и не говори … – думая о чем-то своем, кивнул есаул.

– При старой власти хлеб ржаной всего то семь копеечек стоил, пшеничный – шешнадцать, а литр беленькой – семнадцать копеечек! И в скоромные дни без мяса никто не сидел. За говядинку и свининку всего-навсего по полтине с небольшим просили. Я, как отпахал на заводе то, так брату моему непутевому корову дойную и лошадь приобрел. Чтобы пить бросил, а семья его впроголодь не сидела.

– И за сколько, интересно? – поинтересовался Константин Евгеньевич.

– За сто тридцать целковых! – гордо ответствовал мужичок.

– Брат то, молочко парное пьет? – иронично спросил есаул.

– Уже нет? – помотал лохматой собачьей шапкой его собеседник. Комиссары пришли, дык все и позабирали. Сказывали, экспроприация какая-то. Теперь снова горькую хлещет, паразит.

– Скажи-ка, Федор, матушка с батюшкой то мои как, здоровы? – спросил есаул.

Вместо ответа мужичок лишь испуганно-изумленно воззрился на Константина Евгеньевича. Небольшие от природы зеленые глаза Федора стали почти совершенно круглыми. – Вы рази, не знаете? – охрипшим голосом спросил он.

– Что? – не понял Маматов. Однако, тяжкое предчувствие холодной змеей уже сжало его сердце.

– Дык, это … – промямлил мужичок.

– Да не мычи ты, отвечай на вопрос! – рявкнул есаул.

– Представились они обои, и матушка ваша, и батюшка, царствие им обоим небесное! – Федор истово перекрестился.

– Как?! Когда?! – взревел офицер. Говори!

И мужик начал свой страшный рассказ.

Негромким, враз осипшим голосом, он поведал Маматову о том, как в январе 1918 года всю тамбовщину охватили крестьянские волнения.

– Все были против всех? – часто моргая, пояснил Федор. Отрубники, ну те, что вышли из крестьянской общины, требовали себе наделов. Случались драки даже между родственниками, а деревня на деревню – так это обычное дело.

– И все это из-за земли? – глухо спросил Маматов.

– Знамо дело, из-за землицы? – ответил мужик и добавил: «Из-за нее, родимой! Так, вот, дай Бог памяти, кажись, в начале февраля эта страсть приключилась. Сразу, значить, после того, как Тимофей Лыков с армии вертался. Он в большевики подался, так как надела то ему не досталося. Батька евойный помер, а старший брат всю землицу себе прибрал.»

– Какой Тимофей? – спросил Константин Евгеньевич. Уж не тот ли, что за мною в детстве присматривал?

– Он, он самый, паскудник! – закивал Федор. Теперича начальством стал. И когда вернулся, то первым делом братана своего единокровного вывел за сарай да из маузера шлепнул! Сказал, у того, мол, две коровы и лошадь и, значит, он – контра. Но мужики возмутились тут, пригрозили его кольями забить. Тимофей спужался сильно и скотину снохе, которую с тремя детьми вдовой сделал, все-таки оставил. Потом, когда ему на подмогу двое из губернии прибыли, он устроил в клубе собрание и сказал, что надо у мироедов землю отнять.