Олег Губайдулин - Палач демона

– Это вы там?.. – прерывающимся от сжимавшего его в холодных объятиях ужаса, голосом спросил Маматов.

– Чего мы там? – ехидно ухмыляясь, ответил старец. Нет, мы здесь!

– Знаете, я имел в виду… – продолжил есаул.

– Мне все равно, что ты думаешь, – прервал его хриплый голос хозяина. Отвечай мне, зачем подглядывал?

– Мне показалось, что там кто-то был, – сделал еще одну попытку вывернуться Константин Евгеньевич.

– Слабо и жалко, как-то у тебя выходит, – отметил старец. Совсем врать не умеешь… Ну, да ладно! Нравиться тебе подсматривать – подсматривай, но помни, что за все платить следует. И неожиданно добавил: «А и дурак ты, твое благородие! Не знаешь, чего тебе надобно! Осуждаешь? А сам-то? Мало что ли народу на тот свет определил? Молчишь? То-то же!»

– Я согласен! – заявил в ответ Маматов.

– Благодарствую, отец родной! – насмешливо ответил дед Елс. Осчастливил ты меня!

Глаза старца вдруг вновь полыхнули черным пламенем: «За то, что ты сегодня видел, я должен тебя убить!»

Внимательно взглянув на Маматова, дед Елс, видимо не обнаружил в его облике того, что ожидал. И злобный огонь в очах хозяина угас сам собою.

– Хорошо, следуй за мною, – старец величественно поднялся из кресла и подошел к стоявшему в центре залы то ли жертвеннику, то ли еще черт знает чему…

– Ты – убежденный убийца, – продолжал он. Тебя уже прокляли вдовы и дети тех, кого ты погубил. Да и души убитых тобою на войне также взывают о мести. Значит, полдела уже сделано.

С этими словами старец взял с полки пару склянок. Одну из синего стекла, а вторую из темно-красного. Вылечить тебя я не смогу, – продолжал дед Елс. К физическим недугам, прямо скажу, к страшным, смертельным недугам, теперь добавились и очень сильные проклятия. Ты обречен! Но имеется одно средство. Ежели, например, подтолкнуть твою, и без того кровожадную сущность к перерождению, она изменится. И перемены эти победят не только нынешние твои физические страдания и недуги, но и дадут тебе огромные жизненные силы. Не сметь перебивать меня! —

зычно вскричал старец, заметив, что его гость, пытается что-то сказать.

– Но это же самое перерождение превратит тебя в то, что народ кличет нечистью! – закончил хозяин.

– Теперь можешь спрашивать, – благосклонно разрешил он.

– Дед Елс, мне душу свою продать? – с сомнением спросил Маматов.

– Не нужна мне твоя душа, – ответил тот. Просто на тебе уже столько грехов, что она и так черна, аки безлунная ночь! Перерождение лишь довершит начатое.

– Я превращусь в вурдалака? – согнувшись почти пополам от налетевшего вдруг на него приступа боли, спросил Константин Евгеньевич.

– В кого захочешь, тем и станешься, – загадочно блеснув очами, ответил старец.

– Подойди ко мне! – хозяин сопроводил свои слова жестом руки. Тянуть далее уже нельзя, ты медленно умираешь.

Старец снял с пояса висевший там стальной нож и вонзил его себе в левую руку. Полилась алая кровь.

Открыв темно-синюю склянку, дед Елс на четверть наполнил ее своею кровью. И, зажав рану рукой, отставил ее в сторону. После чего взял вторую – из темно-красного стекла и вылил туда все содержимое из синей.

– Сымай одежу, – приказал он есаулу.

– Совсем? – спросил тот.

– Нет, исподнее можешь оставить, – разрешил хозяин. Затем, нахмурившись, спросил: «Крест носишь?»

– Я … – начал было Маматов, но старец со смехом, перебил его: «Да уж ведаю я, как ты его своей Наташеньке отдал!» И потребовал, чтобы Константин Евгеньевич подал ему левую руку.

Чиркнув по ней ножом, он принялся ловить горлышком красной склянки текущую тоненькой струйкой кровь Маматова.

– Дед Елс, в детстве мне дворовые рассказывали, что, если человек хочет оборотнем стать, то он должен сначала убить животное, в которое превратиться хочет, – осторожно поинтересовался есаул. А потом его кровь на себя в полнолуние намазать. Это так?

– Пустое … – по льдисто белеющему в полутьме лицу старца пробежала едва заметная ухмылка. Сил у животинок маловато…

– А, если в медведя? – затаив дыхание, спросил Константин Евгеньевич.

– Сказано же тебе, маловато силенок! – услыхал он в ответ.

– Даже у медведя?! – удивился есаул.

– Да! – коротко ответил хозяин, зажигая тринадцать черных свечей и расположив их на низеньком столике большим кругом. Константин Евгеньевич обратил внимание на то, что тринадцатая свеча – самая высокая. Старец поставил ее в центре круга.

– Стой смирно, я сейчас воды принесу родниковой, – сказал дед Елс и вышел из залы.

Маматов остался стоять перед столиком, придвинутым вплотную к домашнему жертвеннику и с любопытством разглядывал содержимое красной склянки. Вдруг ему показалось, что там, внутри, что-то происходит. Кровь хозяина и его, Маматова, кровь смешались будто в братском объятии и жидкость вскипела. Приблизив лицо к стеклу, он стал внимательно всматриваться в багровое нутро сосуда. Перед взором Константина Евгеньевича возник диковинный хоровод странных существ. Крепко взявшись за руки (или за лапы?), они кружились все быстрее и быстрее. Вот человек (человек ли?) с головой дикой рыси, вот лесной кот, шипя, выгибает спину. Вот белый волк и бурый, и белый медведь. Вот танцоры с головами лисицы, совы, летучей мыши, вот человек-крокодил и человеческий силуэт с мерзкою пастью бегемота, а вот фигура с маленькой, но от этого не менее отвратительной и страшной змеиной головкой, вот человек с головой орла… И вдруг в самом центре хоровода из танцующих монстров появился некто тринадцатый. На целую голову превосходящий человека с медвежьей головой, он ощерил свою огромную клыкастую пасть и, пристально взглянул прямо в глаза Маматова, … приветливо улыбнулся ему! Есаул отшатнулся и услышал за спиной: «Сказал же тебе, стой смирно!» Вернувшийся старец вылил из фляжки в красную склянку принесенную им родниковую воду.

– Помоги-ка мне! Взявшись за стол с разных концов, хозяин и Маматов вынесли его из залы на поляну. Установив его перед столбом, к которому был прибит чудовищный череп, дед Елс тихо произнес: «Встань на колени и жди, а я сейчас быстро обернусь.»

Старец ушел, но быстро возвратился. И не один. Он тащил за волосы молодую женщину. С виду обычную крестьянку. Руки и ноги несчастной были крепко связаны волосяной веревкой. Закатывая глаза от ужаса, она лишь тихонько стонала. И кажется, была в беспамятстве. Дед Елс подтащил ее к жертвенному камню и бросил на траву.

– Не спрашивай ни о чем меня! – кинув на Константина Евгеньевича горящий взгляд, выплюнул приказ старец.

Тем временем полная луна поднялась в самый зенит. В ее призрачном свете Маматову вновь показалось будто череп одарил его приветливой улыбкой. – «Трава у жертвенника вся рыжая, от крови, наверное…» – пронеслось у него в голове. – Вот и полночь! – медленно произнес старец, выливая содержимое склянки Константину Евгеньевичу сзади на шею. Вымажи себя кровью!