Сизя Зике - Горячка

- Хоть вкусный был мой дружбан, а, суки?!

Я с Монтанем как можно сильнее прижались к стволу; Малышку я ухватил за талию. Сейчас здесь все будет летать!…

- ТАК КАК, ВКУСНО БЫЛО?!

Полсотни крокодилов взлетело на воздух одновременно, среди чудовищного взрыва, лишившего нас слуха; зато вокруг нас начался истинный ливень кусков мяса рептилий – из разорванных, рассеченных, распоротых одним грубым и неожиданным ударом тел.

В круге света была видна лишь куча красного, подгоревшего мяса, окрашенного в отвратительный цвет и окутанного белесым дымом. А в руке Пауло шипел уже фитиль следующей шашки. Монтань переместил фонарь. Стадо чудищ отступало от места пиршества; их глаза отблескивали в ярком свете. Взрывчатка упала прямо посреди этой группы.

Взрыв; морды, лапы и куски мяса кружились над землей, летя с громадной скоростью. Пауло метнул третью шашку. Какой-то крокодил, выброшенный силой взрыва в воздух, какое-то время, казалось, недвижно висел над землей, а из разодранного брюха вылетали кишки – красно-черные в свете фонаря.

Пауло не жалел своих запасов взрывчатки. Иногда, когда слух в одном уже более-менее восстанавливался, я слышал, как он вопит:

- СВОЛОЧИ ПРОКЛЯТЫЕ!… ВСЕ ПАДЛЫ!…

Остатки травы и горсти песка, измазанные чем-то липким и вонючим, били нам по лицу. Монтань, держа фонарь в максимально вытянутой руке, буквально приклеился к древесному стволу, ища защиты, второй рукой затыкая правое ухо. Я сам пытался зажать свое левое ухо плечом.

Я прикрывал Малышку спиной, с трудом удерживая равновесие на ветке и пытаясь хоть немного прятаться за стволом.

На какое-то время Пауло застывал на месте, затыкая пальцами уши после того, как бросал очередную шашку. Он приседал на полусогнутых ногах, словно ворон, не заботясь о какой-либо защите, ни о том, забрызгает ли его кровью. Когда раздавался грохот взрыва, он подскакивал вверх, с диким взором в глазах, и выкрикивал проклятия, всем своим естеством наслаждаясь порожденным собою же катаклизмом:

- ПАДЛЫЫИИИ!!!



Пауло потратил дюжину шашек – все, чем располагал – производя чуть ли не непрерывный взрыв. А потом воцарилась тишина.

Наше дерево вздымалось посреди обширного побоища. Монтань побледнел, словно стена. На сей раз Пауло превзошел самого себя. Мои уши, которые какое-то время переполнял неприятный свист, постепенно начали возвращать себе давние свойства.

Сидя на ветке и спустив ноги, Старик, запыхавшись, словно после страшного усилия, смеялся.

- Ежели бы хотел… изучать внутренности крокодилов, доктор… Можешь начинать… Я все приготовил…

Ногти Малышки впились мне в руку. С расширенными паникой глазами, она вслушивалась, потом прошептала:

- Послушай… Ой, ты только послушай!

Какое-то время я чувствовал в ушах вату, но потом услышал. Издали и повсюду вокруг, со стороны берега и по бокам – шелесты и шуршание. Первопроходцы уже входили на территорию побоища, где выжившие пожирали останки. Привлеченные отзвуками побоища и тоннами свежего мяса, крокодилы прибывали сотнями. Отчаявшийся Пауло опустил голову. Все его запасы динамита закончились, впрочем, тут не хватило бы и сотен килограммов.

- В заднице я их видал, - повторял он себе под носом. – В заднице…

Холодный и мертвенный свет полной луны наново залил округу. И после этого началась настоящая ночь – долгая, переполненная страхом и отвращением к тому, что происходило ниже. Холодный ветер пронзал нас до самых костей; мы стыли на своих жердочках-ветвях, а каждое движение требовало напряженного внимания.

Людоеды под нашими ногами клубились сотнями, занятые своей чудовищной обжираловкой. Монтань погасил фонарь, луч которого начал слабеть. Впрочем, мы и сами не хотели ничего видеть. Зато нам было слышно доносящееся из самого центра оргии жевание, чвакание мяса и треск переламываемых костей… Нас охватывала отвратительная вонь болота и мяса, которая вскоре сделалась совершенно невыносимой. Дышать можно было только ртом. Пауло вообще заткнул нос какой-то тряпкой.

Ветка больно впилась в тело. Рука, которой я обнимал дремлющую, отупевшую Малышку, отнялась и болела. Маленькая бедняжка, она все еще получала удары судьбы. Каким же нужно было быть придурком, чтобы притащить ее сюда…

Монтань снял свою повязку и пытался хоть чем-нибудь заняться.

- Поспать не желаешь? Я могу тебя подержать, - предложил я.

- Нет. Как только закрываю глаза, начинаю лучше слышать, и тогда мне рыгать хочется. И что дальше?

- На рассвете! – вмешался Пауло. – На рассвете все это кончится. Тогда им захочется поваляться на солнце. А мы как-нибудь найдем способ добраться до пироги и смыться отсюда.

- Сколько может быть времени?

- Не знаю. Третий час?… Самая средина ночи, до рассвета еще далеко. Господи, как болит жопа!

Минуты шли одна за другой, каждая все более тяжкая для мышц и нервов. Меня буквально разрывало желание двигаться, бегать, скакать, броситься на эти чудовища, прорубить себе путь мачете; даже если на полпути меня схватят и слопают живьем, черт с ним!, главное – иметь возможность двигаться! Сама по себе опасность меня бы не остановила. Но меня замораживала сама мысль о чудовищном побоище там, внизу, о жадном чавкании этой сволочни. Закончить жизнь там, среди них? Над этим следовало подумать. Ничего, до рассвета это могло подождать. Вот тогда, если что-то пойдет не так, выдумаю, чтобы как-то пробраться к пироге.

Я пытался сконцентрироваться на возможных трассах отхода и конечных хитростях, обеспечивающих всем максимальную безопасность, а еще я размышлял над тем, на случай настоящей катастрофы, как спастись самому. Все это занимало мои мысли и помогало хоть как-то сносить течение событий.

Мне было видно, как Пауло, в темноте, осматривает поле боя, оценивает расстояния и интенсивно размышляет: он делал то же самое, что и я.



В конце концов, небо посветлело. Наступал новый день, неся с собой надежду. К нашему неописуемому облегчению, оказалось, что вся орда крокодилов отступает. Мы поняли, что большинство чудищ направляется в сторону реки. Все они были жирные, громадные, длинные как древесные стволы, минимум в пять, а чаще всего – в семь-восемь метров.

- Что, убираются? Уходят? Нет, ты мне скажи, уходят?

- Да. В этом нет сомнений. Возвращаются в реку.

Побоище опустело. Если не считать ям в земле и тысяч следов ползания – после массового убийства и пиршества ничего не осталось. Зато рептилии начали накапливаться на берегу. Сначала один скользнул в воду, затем другой. И вот они уже убираются все и со всех сторон.

Из моей груди вырвался вздох облегчения. Гады! Как же они нас достали!

- О! Глянь! Лилипутик!