Василий Стенькин - В осажденном городе

Новый уклад жизни набирал силы, овладевал умами и сердцами, думами и чаяниями крестьян. Уголовные и политические банды были подавлены, наступило временное затишье.

Весна в том году вступала в свои права медленно. Но в первых числах мая вдруг установилась теплая, по-настоящему весенняя погода. И совершилось великое чудо природы: за сутки на буроватых ветках вишен и слив распустились нежные белые цветы. Цветение было обильным: белые облака укрыли и ветки и еле распустившиеся листья, взметнулись над крышами домов, легли на невысокие заборы. Только осторожные яблони не спешили наряжаться, словно не верили капризной весне: в редкие годы случалось, что и в мае морозы обжигали яблоневый цвет.

В чистом ясном небе радостно парили голуби, на первых зеленых лужайках хлопотали веселые воробьи. А ночами в садах, что буйно расцвели под Боевой горой, опробовали голоса соловьи.

Василия Прошина вызвали из Чембара, где он тогда работал, в Пензу, чтобы объявить о новом назначении.

Окружной отдел, или оперсектор ОГПУ, как его еще называли, размещался в двухэтажном кирпичном особняке в верхней части улицы Красной.

Прошин остановился в Доме крестьянина и, поднявшись по деревенской привычке вместе с солнцем, долго бродил по городу.

Утренний воздух был свеж и прозрачен. С Боевой горы хорошо просматривались панорама города, поля, начинающиеся сразу же за городской окраиной, и Арбековский лес.

Невольно думалось о могуществе природы, которая, не считаясь с чаяниями и заботами людей, совершает свой извечный круговорот обновления. «Может быть, начинающаяся ломка векового уклада жизни — лишь малая частица того неизбежного круговорота, что происходит в мире», — подумал Прошин.

Начальник окружного отдела сорокачетырехлетний Иосиф Владиславович Тарашкевич тепло поздоровался с Прошиным, пригласил сесть. Василий слышал, что раньше Тарашкевич возглавлял Чрезвычайную комиссию Литвы и Белоруссии и направлен в Пензу по личной рекомендации Феликса Эдмундовича Дзержинского.

— Как жизнь в Чембаре? — спросил Тарашкевич, пытливо разглядывая Прошина.

— Не знаю, что и ответить на ваш вопрос, Иосиф Владиславович: пока вроде бы спокойно, но среди крестьян, кажется, начинается брожение. Объявленная линия партии на коллективизацию…

— Это закономерный процесс, — перебил Тарашкевич, — говорил он с заметным белорусским акцентом. — Нынешнее затишье обманчиво, и продлится оно недолго. Неизбежное наступление социализма в городе и деревне, рассчитанное на полную ликвидацию эксплуататорских классов — кулаков и нэпманов, — продолжал Иосиф Владиславович, — не может не вызвать волну, точнее сказать, девятого вала отчаянного сопротивления со стороны враждебных социализму сил.

Прошин хорошо понимал Тарашкевича, потому что знал положение в деревне, где кулаки начали поднимать голову.

Пятнадцатый съезд партии провозгласил курс на коллективизацию сельского хозяйства, принимались меры к усилению государственной помощи колхозам, развертывалась широкая пропаганда, начиналась коллективизация. Все это вызывало тревогу и волнения у крестьян.

Объявляя новую экономическую политику, партия вела линию на ограничение и вытеснение кулацких хозяйств. Они облагались повышенным налогом, в последнюю очередь обеспечивались сельскохозяйственными машинами, для них устанавливался ряд других барьеров. Но какое-то время кулакам разрешалось нанимать рабочую силу, арендовать землю, сдавать знаем рабочий скот, машины и инвентарь.

И вот теперь наступил новый этап социалистического строительства: на повестку дня ставится вопрос о ликвидации кулачества как класса.

Чекистский опыт подсказывал Прошину: чтобы успешно работать, нужно знать психологию людей, научиться распознавать, кто по убеждению, а кто по темноте своей выступает против народной власти Советов. Без этого, думал он, можно невольно сбиться с правильного пути, допустить противозаконные действия. Он упорно и напряженно работал над собой: настойчиво изучал труды Ленина, партийные документы, политическую литературу, основы логики и психологии.

И, слушая теперь начальника окружного отдела, Прошин мысленно восхищался тем, как глубоко понимает обстановку Тарашкевич.

— Словом, надо готовиться к решительной схватке с кулаками, самыми зверскими и самыми дикими эксплуататорами… Мы решили перевести тебя в Пензу, не возражаешь? — неожиданно спросил Тарашкевич.

— Благодарю за доверие.

— А почему не спрашиваешь о должности?

— Готов выполнять любые поручения! — отрапортовал Прошин.

— Хорошо! Назначаем тебя на должность начальника отделения. Осваивайся с новым участком, знакомься с людьми.

Прошину отвели небольшую комнату во втором этаже. Единственное окно, узкое и высокое, выходило на Красную улицу. Ночами по булыжной мостовой, грохоча коваными колесами, проезжали ассенизационные обозы, и после них в дремотном воздухе долго висело зловонное облако. В кабинете было душно, но окна приходилось закрывать и плотно зашторивать.

Поздним вечером Василий покинул свой кабинет. В городском парке зазывно играл духовой оркестр, но ему хотелось побыть одному, разобраться в первых впечатлениях.

По крутому спуску мостовой, спотыкаясь о крупные неровные булыжники, дошел до улицы Горького, а по ней — до Татарского моста, остановился на самой середине. Под ним тихо плескалась Сура, прибиваясь к правому берегу, со стороны железной дороги доносились протяжные гудки паровозов и лязг вагонов.

Чуть больше недели проработал Прошин в Пензе, ознакомился с накопившимися в отделении материалами. Среди них были сообщения о нераскрытых убийствах сельских активистов, заявления, обвиняющие отдельных граждан в сотрудничестве с губернским жандармским управлением и в предательстве революционно настроенных лиц, доклады о локальных мятежных выступлениях в селах, информационные сводки об активизации враждебной деятельности церковно-сектантских элементов — все сигналы казались Прошину важными и интересными.

Ему только что исполнилось двадцать шесть лет, по натуре он был горячим и беспокойным человеком; и теперь с чувством досады сетовал на своих нынешних коллег и подчиненных за то, что они, по его мнению, допустили волокиту в организации проверки поступивших материалов, в результате чего упущено время, по ряду дел, бесспорно, утрачены следы преступных действий, сокрыты либо уничтожены улики.

В течение этих дней Прошин выслушал доклады всех оперативных работников; материалы, которые привлекали его внимание, оставлял у себя, чтобы глубже изучить их и продумать первоочередные мероприятия.