Василий Стенькин - В осажденном городе

Однако легенда была явно неправдоподобной и противоречила документам, которые оказались у Григорьева.

— Назовите фамилию начальника нефтеразведочной партии, — предложил Прошин, — и где она постоянно находится.

Григорьев растерялся от, казалось бы, естественного и простого вопроса, молчал.

— Чего же вы молчите? Пошлем запрос и, если подтвердится, что вы работаете там, освободим.

— Соврал я, гражданин начальник, — тихо проговорил Григорьев, не подымая взгляда.

— Рассказывайте правду.

— Я заброшен немцами с заданием.

— Кто заброшен вместе с вами?

— Один я.

— Ну, Григорьев, вы осложняете свое положение, подумайте о своей участи… В степи нашли тюк, сброшенный для вас.

При этих словах Григорьев вздрогнул, по лицу пробежали судороги.

— Тюк весом более пятидесяти килограммов. Как же вы справились бы с ним?

— Ни о каком тюке я не знаю.

— Бросьте, Григорьев. Вы же чабанов спрашивали о нем.

— Ладно, пишите — все расскажу: потеряв голову, по волосам не плачут…

— Продолжайте. Повторяю вопрос: кто заброшен вместе с вами?

— Вместе со мною высадились еще три человека: Рыков Петр Семенович, Плакунов Иван Андреевич и Анатолий Коноплев, отчество его не помню.

— Где они сейчас?

— Не знаю. — И, должно быть подумав, что ему опять не верят, Григорьев добавил: — Я говорю честно, о них ничего не знаю. Получилось так: когда мы вытолкнули тюк, дверка самолета захлопнулась, что-то заклинило, и ее долго не могли открыть. Летчик сделал круг, первым выпрыгнул я, за мною должны были высадиться остальные… До рассвета я просидел в овраге, потом пошел к ближайшей деревне, недалеко от нее встретился с пастухами. Я назвался геологом и спросил, не видели ли они большой мешок и кого-нибудь из геологов. Пастухи сказали, что не видели. В деревне я познакомился с Нюркой… Поверьте, я не хотел выполнять задания немцев, — не умолкая, говорил Григорьев. — Думал, перебросят через линию фронта — плюну на них…

— Почему же не пришли с повинной?

— Жить хотелось.

— Струсили?

Григорьев рассказал, что после оформления вербовки его направили в Полтавскую разведывательную школу, находившуюся в бывшем монастыре, назвал многих преподавателей и агентов, обучавшихся вместе с ним. Сброшены они два дня тому назад на парашютах с транспортного самолета, имели задание — совершать диверсии на железнодорожной ветке Красный Кут — Верхний Баскунчак. На карте-схеме, изъятой при задержании, показал пометки, которыми были обозначены объекты диверсии.

— Однажды группу агентов Полтавской разведшколы, — рассказывал Григорьев, — возили на «экскурсию» в Варшаву. На бывшей даче Пилсудского им показывали немецкие пропагандистские фильмы.

Перед ними выступал начальник Варшавской школы ротмистр Марвиц, который приводил им в пример преподавателя Пауля Ределиса, успешно выполнившего задание в тылу Красной Армии и возвратившегося к немцам.

Эта фамилия показалась Прошину знакомой, и, напрягши память, он вспомнил: под именем Пауля Ределиса у немцев числится Валерий Лазаревич Риттенштейн, засланный ими в Варшавскую школу на длительное оседание. «Значит, поверили Риттенштейну, — подумал он, — надо сообщить в Центр способ связи с ним».

— Когда и где вы должны были встретиться с напарниками?

— Завтра, в зале станции Кайсацкой.

— Вы согласны помочь нам в их задержании? — спросил Прошин.

— Согласен, но… — Григорьев замялся и смутился.

— Договаривайте.

— Я не хочу, чтобы они видели меня вместе с вами. Неудобно…

— Хорошо, мы подумаем, как сделать это, — пообещал Василий Степанович и распорядился поместить Григорьева в камеру предварительного заключения.

Вечером Прошин и Федоров разработали план операции по задержанию вражеских агентов.

По старой привычке Василий Степанович остался ночевать в кабинете начальника райотдела, категорически отказавшись от приглашения младшего лейтенанта пойти к нему домой.

28 сентября в назначенный час на станции Кайсацкая и на подходах к ней были расставлены засады из числа сотрудников райотдела НКВД и милиции.

Прошин вместе с задержанным Григорьевым и лейтенантом милиции находился в кабинете начальника станции, из окна которого хорошо просматривались все подступы к ней.

По плану намечалось задержать шпионов в помещении станции, чтобы не вызвать ненужного переполоха.

Федоров с группой работников милиции находился в комнате кассы и с получением сигнала от Василия Степановича должен был приступить к операции по задержанию. В зале ожидания сидели два сотрудника, экипированных под пассажиров.

В половине первого показался мужчина, в котором Григорьев сразу же опознал руководителя группы Рыкова. При допросе накануне Григорьев рассказал, что Петр Семенович Рыков окончил Варшавскую разведывательную школу абвера, оттуда был доставлен в Полтаву, открыто выказывал готовность верно служить фашистам.

О появлении агента Прошин по телефону предупредил Федорова, и у младшего лейтенанта, очевидно, не хватило выдержки.

Шпион едва успел войти в зал для пассажиров, как из своей засады выскочил Федоров и сотрудник милиции с пистолетами.

Рыков выхватил из кармана браунинг и в упор выстрелил в милиционера, второго выстрела он не успел сделать: Федоров опередил его.

Раненного в плечо милиционера отправили в районную больницу.

Агенты Плакунов и Коноплев в этот день на встречу не явились.

Кое-кто из оперативных работников высказывал предположение, что, услышав выстрелы, они скрылись, что ждать их теперь бесполезно, надо организовать поиск по району.

Узнав о том, что руководитель группы убит, Григорьев заметно воспрянул духом, стал вести себя проще и откровеннее. Он утверждал: Плакунов и Коноплев — люди аккуратные: не пришли потому, что заблудились или помешали другие серьезные обстоятельства; их надо ждать завтра, такая у них договоренность.

Зато Прошин переживал свою вину в неудаче операции. Как старший наряда, он обязан был предусмотреть необходимые меры безопасности, но не сделал этого, понадеявшись на опыт и смекалку помощников.

И когда Федоров стал корить себя за то, что проявил поспешность, Прошин слушал молча, не отругал младшего лейтенанта за его невольный промах, но и своей вины открыто не признал. «Чертово самолюбие помешало», — осудил он себя позднее.

Назавтра чекисты снова заняли свои места, чтобы задержать агентов. Плакунов пришел около двенадцати. Рослый, кряжистый тридцатилетний мужчина с крупными крестьянскими руками. И на этот раз наряд сотрудников ожидал в зале для пассажиров. Когда туда вошел агент, его бесшумно окружили и обезоружили.