Касым Кайсенов - Партизанской тропой

— Начальство к коменданту приехало, — замечает Бобидорич. — Из гарнизона. Хорошо бы их накрыть вместе.

В небе за станцией лопнула красная ракета. Мы знаем, что это означает: диверсионные группы по обеим сторонам станции разобрали железнодорожные пути. Теперь немецкому гарнизону помощи ждать неоткуда. Сейчас начнется атака. Через несколько минут в районе между комендатурой и станцией вспыхивает жаркая перестрелка. Это подвижные отряды Якубовича и Юзика завязали бой. Тут же начинают трещать пулеметы на противоположной окраине станции. Александр Васильевич Тканко повел в атаку основные силы соединения. Пора идти и нам.

…Мы сразу со всех концов зажали комендатуру в тиски. Для немцев самый разумный выход — сдаться. Но оккупанты и не думают подымать рук. Наверное, комендант и начальство из гарнизона вынуждают солдат к бессмысленному сопротивлению. Немцы ведут сильный огонь, но партизанам он не причиняет никакого вреда.

Под прикрытием ручных пулеметов подбираемся все ближе и ближе. В доме уже нет ни одного целого окна.

— Будем ждать белого флага? — спрашивает один из партизан.

— Ни в коем случае! У нас нет для этого времени, — говорит Бобидорич и громко командует: — Гранатами… Огонь!

В доме рвутся гранаты. Покачнулся и упал высокий забор. Партизаны лавиной несутся во двор комендатуры.

Вот и все кончено. День жаркий. Я вытираю обильный пот и устало прислоняюсь к стене дома. Партизаны выводят пленных. Среди них нет почему-то ни одного офицера.

— Где комендант? — спрашиваю я.

— Застрелился, — говорит нам начальник штаба. — И командир гарнизона убит. Оба не захотели сдаться. Кое-кому удалось улизнуть.

Правильно сделал комендант. Этого фашистского палача мы бы все равно не пощадили. За свое недолгое «правление» он расстрелял и отправил на виселицу около ста советских граждан. Фашист хорошо знал, что его ждет, когда он окажется в руках народных мстителей.

— Товарищ командир, этот маленький немец просит у нас политического убежища, — передо мной партизан Мещеряков с маленьким ребенком на руках. — Удовлетворим его просьбу?

— Где ты взял ребенка? — строго спросил я. — И где его родители?

— Сирота он теперь, — ответил партизан: — мать его убита.

Из рассказов партизан узнаю: Мещеряков первым ворвался в дом коменданта и стал обыскивать комнаты. В кабинете коменданта сам комендант и командир гарнизона валялись на полу с простреленными головами. В углу комнаты Мещеряков увидел женщину в немецкой военной форме. Она также была убита. Видно, ее пристрелил комендант, так как оружия возле нее не оказалось.

— А в другой комнате, — взволнованно рассказывал Мещеряков, — я и нашел этого малыша. Сидит на коврике, плачет и ручонками ко мне тянется. Вот я и решил его взять. Чем же виноват ребенок?

— К чему ты спас это фашистское отродье? — зло проговорил один из партизан. — Отнеси в дом и брось. Разве они щадили наших детей?

— Верно, не щадили, — спокойно сказал Мещеряков, и глаза его вдруг затуманились. — Когда я ушел к партизанам, фашисты убили жену и двух моих детей. На то они и фашисты. И я мщу им за это. Но дети здесь ни при чем: мы ведь не фашисты!

— Успокойтесь, — сказал я. — Мещеряков поступил правильно, что спас ребенка. Мы с детьми не воюем. А фашисты с нами за все рассчитаются. Мы их и в Берлине найдем и покараем.

Неизвестно, долго ли еще спорили бы мы тогда, если бы нас не вернула к действительности ожесточенная перестрелка на станции. Там все еще шел бой. Приказав Мещерякову беречь ребенка, я повел свой отряд к станции. Но мы уже не успели принять участие в бою. Станция была в руках партизан. На перроне толпились десятки пленных немецких солдат. Партизаны спешно закладывали мины под железнодорожные пути, минировали паровозы, станционные сооружения.

— Где командир? — спросил я у минеров.

— На вокзале, — ответили мне. — С начальником станции чай пьет…

Я поспешил на вокзал. В кабинете начальника станции Александр Васильевич Тканко допрашивал немецкого офицера-железнодорожника. Тот стоял с убитым видом. И было отчего: он сдал партизанам станцию, за что немецкое командование, конечно, не помилует его. Два батальона эсэсовцев, целый венгерский полк не устояли перед партизанами. И где? В глубоком тылу, кругом — немецкие войска.

— Разрешите доложить? — обратился я к командиру.

— Докладывай, Вася, — говорит Александр Васильевич. — По глазам вижу, что вести у тебя добрые.

— Задание выполнено! Комендатура разгромлена, взяты пленные и оружие. Потерь нет.

— Хорошо. Сейчас будем выступать, — продолжает Тканко и, кивнув на немца, добавляет: — Этот тип успел доложить своему начальству о нападении на станцию. Так что гости к вечеру будут здесь. Но это ему не поможет: немцы все равно повесят его. Брать в плен такого незадачливого служаку мы не будем.

За окном загрохотали взрывы. Немец испуганно пригнулся и побледнел. Мы вышли на перрон, и командир приказал уходить. Над станцией плыли клубы дыма, огромный паровоз беспомощно лежал на боку, горели вагоны. Много придется поработать немцам, чтобы снова открыть движение по этому участку пути. Да и откроют ли? Ведь мы далеко не уходим отсюда.

…Колонна партизан вышла в горы на свою постоянную базу. В середине колонны шли пленные, за колонной тянулись повозки с трофеями. Мы не очень спешили, так как знали, что раньше завтрашнего утра немцы не сумеют подбросить сюда свежие силы: железнодорожная линия нарушена партизанами во многих местах. А другого пути к станции нет.

По дороге я вспомнил Мещерякова и разыскал его. Партизан сидел на повозке и держал на руках ребенка.

— Спит, — сказал партизан. — Хлеба немного поел, водички попил и спит. Добрый хлопчик. Совсем успокоился, даже улыбается мне.

Я отвернул край плащпалатки, в которую заботливо, но не очень умело запеленал Мещеряков своего приемыша, и посмотрел на ребенка. Тот сладко посапывал носом, на щеках его разыгрался румянец. Было этому малышу не больше года, и хорошо, что он не понимал всей трагедии, которая разыгралась на его родине, на всей земле. Может быть, он никогда и не узнает о ней, и жизнь его сложится лучше и счастливее, чем у родителей.

Дети должны жить счастливо. Я смотрел на спящего малыша и вспоминал своих маленьких братишек. Что сейчас с ними, как они живут! И живы ли? Я мотаюсь по тылам врага и вот уже долгое время не имею никаких вестей из далекого казахского аула, где живут мои родные и близкие. Командование изредка сообщает семье обо мне, а я могу только догадываться и надеяться, что дома все в порядке. Утешение, конечно, слабое. Когда я уходил на войну, маленькие братишки забрались ко мне на колени и долго не отпускали от себя. Чувствовали, должно быть, что не скоро придется встретиться.