Стефан Грабинский - Остров Итонго

Слова итонгуара подействовали, как искра на порох. Градом посыпались на голову беглеца и предателя ругательства и проклятия. До сих пор никто публично не осмелился бросить камень осуждения в шамана. Людей удерживал суеверный страх перед его местью и колдовством. Теперь, когда они заручились поддержкой итонгуара, не скрывали уже своего негодования и дали волю словам. Весь обман, все неудавшиеся фокусы и безуспешные медицинские манипуляции Великого Врачевателя подверглись теперь публичному осуждению.

— Пусть табераны сбросят его в кратер Ротоверы!

— Пусть он изжарит своего дедушку!

— Обманщик! Мою жену насмерть обкурил травами!

— Чтобы с него живьем содрал кожу лесной бог Тане-Махута!

— Зачаровал моего ребенка!

— Маранкагуа предатель! Фальшивый колдун!

— Отнял молоко у моих коров!

— Пес!

— Его предок — паршивая собака!

Итонгуар приостановил шквал криков повторным ударом в щит. Люди утихли, а он закончил:

— По согласованию с моими друзьями и вашими вождями, Атахуальпой и Изаной, советую вам, воины итонган, выбрать сейчас нескольких людей, хорошо знающих проходы, ведущие с северных склонов горного хребта на юг, в страну наших врагов. Эти проводники поведут два боевых отряда, состоящих из самых отважных воинов, и устроят засаду.

После этих слов из группы вождей вышел опытный в боях Нгахуэ и, поклонившись, ответил:

— Возлюбленный богами и людьми Итонгуар! Я знаю только двух человек, на которых можно положиться в этом важном деле — Изану и Ксингу. Только они знают горы с этой и с той стороны, как знают охотники свою охотничью сумку, и только они скачут через пропасти, как скачут скальные антилопы.

— Так пусть они станут проводниками, — ответил итонгуар и обратился к Совету Десяти: — Вожди Итонго, можете ли вы указать нам людей лучших, чем они?

Молчание подтвердило выбор. Вышел первосвященник Хуанако.

— Мужчины племени Итонго, — сказал он глубоко взволнованный, — жрецы, вожди и воины! Тридцать дней назад дух короля Айакучо отправился на солнце. Ушел от нас правитель и отец, не оставивши сына — наследника. Был он последним побегом великого рода, который происходил от бога. Вот уже тридцать дней мы как овцы без пастыря. Обычаем наших предков было на следующий день после смерти короля приступить к выборам нового. Теперь стало иначе, и важный вопрос не решен до сегодняшнего дня. Может, так и лучше. Может, сомнение старших пойдет на пользу народу. Ибо мы оказались поистине в трудном положении. Наши отцы доверяли эту наивысшую в народе честь мужу, который в своем лице соединял достоинство вождя и способности итонгуара. Таким был Айакучо, таким был его отец Лахоре, таким были его дед Йефнарес и прадед Кастамбо. Но род этот вымер. Мужи Итонго! Кто сегодня их достойнейший преемник? Кто чудесным образом соединяет в себе мужество и мудрость вождя с тайным умением понимать мир духов и умерших? Разве нет между нами такого мужа? Итонгане! Кто предостерег нас перед предательством и приготовил к борьбе? Кто за тридцать дней сделал то, о чем не слышали у нас на протяжении веков? Кто снарядил войско храброе и быстрое, как гончарный круг в руках ловкого ремесленника. Кто снабдил это войско запасами на целые месяцы и дал ему новое оружие?

— Итонгуар! Итонгуар! — прервали его восторженные возгласы.

— Вы это сказали, — продолжил старик, остановив шум жестом руки. — Да будет по вашей воле. Совет Десяти, проголосуй вставанием волю народа!

Некоторое время после призыва старца стояла напряженная тишина. Глаза воинов выжидательно смотрели на старейшин. Ждать пришлось недолго. Первым встал с места храбрейший из вождей, Изана, за ним — самый опытный, Нгахуэ, их примеру последовали Ксингу и все остальные без исключения.

Тогда Хуанако положил руку на плечо итонгуара и сказал среди торжественной тишины:

— Совет Десяти и народ племени светлых итонган выбирает тебя своим королем. Отныне тебя будут называть Чандаурой, то есть Даром Духов.

Тут первосвященник повернулся лицом к народу и громко воскликнул:

— Да здравствует король Чандаура!

— Да здравствует! — загремела толпа.

— Да здравствует! — повторило лесное эхо.

Гневош поднял копье над головой и, когда наступило молчание, ответил одним словом:

— Принимаю.

Он тут же был окружен членами Совета Десяти, которые желали выразить ему свою честь и уважение. Король каждому пожал руку и с каждым обменялся словами. На дольше он задержал руку Атахуальпы.

— Будешь моим главным вождем, — сказал он на языке итонган. — Ведь ты не откажешь мне и впредь в своей помощи?

Питерсон лукаво прищурил глаз.

— Тысяча тайфунов! — пробормотал он по-английски — Ты играешь свою роль не хуже Гаррика [13] Дэвид Гаррик (англ. David Garrick , 1717–1779) — английский актер, драматург и театральный деятель. . Глядя на тебя, я лишаюсь дара речи. У тебя физиономия прирожденного короля. Черт тебя побери, Джон!

А на языке итонган он громко сказал:

— Воля Вашего Величества для меня закон.

И пожал Чандауре руку.

Король в сопровождении свиты и жрецов направился к святилищу Пеле, чтобы из рук первосвященника принять благословение и регалии власти.

Храм богини имел форму ротонды покрытой плоской крышей, из центра которой возносилась к небу конусообразная башня, изображающая вершину вулкана. Перекрытие святилища опиралось на сорока колоннах, расставленных по кругу в два ряда. Один ряд колонн опоясывал святыню с внешней стороны и вместе со стропом образовывал что-то вроде преддверия, другой ряд окружал внутреннюю часть храма. Между двумя колоннадами проходила яшмовая перегородка, образующая стену святилища. В центре, в круглом углублении, выложенным базальтовыми брусками, горел священный огонь, поддерживаемый жрицей и хранительницей. На стенах виднелись резные и нарисованные изображения богов и мраморные таблицы, заполненные пиктограммами. В воздухе плыл запах трав и фимиама.

Когда свита Чандауры вступила в капище, обе жрицы исчезли за завесой, разделяющей помещение на две части. Хуанако бросил в дымящуюся рядом с костром урну щепотку перуанского бальзама и снял со стены регалии королевской власти. Из урны повалил голубой дым и наполнил храм сладким ароматом. Первосвященник накинул на плечи Чандауры пончо крашенное в шафране, одел ему на голову колпак со сверкающим спереди огромным голубым алмазом, а на средний палец левой руки — золотой перстень. Король опустился на колени и склонил голову. Старик положил обе ладони ему на голову и, глядя в небо сквозь потолочное отверстие, произнес:

— Сын и король мой, прими благословение на новый жизненный путь.

Вожди ударили копьями в щиты. В святилище раздалось бряцание железа в знак того, что господство короля началось в преддверии войны. Церемония закончилась. Все вышли. Король остался один, чтобы провести в святилище некоторое время на беседе с богиней Пеле и с собственной душой.