Владислав Покровский - Кривое зеркало реальности. Cборник рассказов

— Что такое?! Что случилось?!

— Аварийное пробуждение! Скорее! Отключайте контроллеры! Обесточить цепи! Отменить выполнение алгоритмов!

— Да в чём дело?!

— Будильник! Прошляпили этот чёртов будильник!

— Как прошляпили?! Почему?!

— По кочану! Кто часовой механизм демонтировал?! У кого от мизерного перерасхода пси-энергии и нейроквантина мигрень случилась?!

— У меня?!

— Нет! У тёти Люси из соседнего подъезда!

— Да что ты себе позволяешь?!

— Центральный нейромаяк не отключается! "Паутина" всё ещё активна!

— Потом меня уволишь… Это центральный щит?

— Да, господин!

Треск разрываемого железа, глубокий вздох как перед прыжком в воду, затем что-то оглушительно засвистело, затрещали брызнувшие золотым дождём искры, коротко сверкнула ослепительная вспышка, и крик, полный ярости и боли, слился с восторженными криками, заполонившими Таинственное Место, и затухающим гудением отключённого от питания главного нейромаяка.

— Хм… А в храбрости тебе не откажешь.

— Кхе… Кхе… Воды дай, что ли. Не стой столбом.

— И в хамстве, к сожалению, тоже… Сейчас принесу.

Физкультура… Урок, любимый многими и просто обожаемый ленивыми и хитрыми. Ведь, в самом деле, чего стоит подделать медицинскую справку или написать записку от лица родителей, что тебе противопоказаны нагрузки любого типа, чтобы иметь шикарную возможность прогулять урок. Наверное, физкультура — урок, бьющий все рекорды по количеству прогулов. С ней ничто не сравнится. Даже, пожалуй, труды, которые тоже прогуливают все, кому не лень.

Илия не любил физкультуру. Но в то же время он её не прогуливал. Не мог… Он был достаточно умён, чтобы подделать любую справку, любую записку, благо подпись мамы давно научился копировать, однако внутренний закон запрещал делать это, а ещё дядя Адам говорил, что не слушаться его — грешно. Поэтому мальчик шёл на неё, пересиливая себя, зная, что будут издевательски хохотать одноклассники, видя его живот в раздевалке, что будут презрительно улыбаться одноклассницы, видя его пухлый зад и полные ноги, и круглые очки, предчувствуя, что после разогрева гимнастикой, во время игры в волейбол его либо поставят в самый дальний угол, чтобы не мешал рисоваться и красоваться двухметровым громилам, при виде которых в майке и шортах девочки начинали шептаться, краснея и глупо хихикая, либо совсем не станут брать ни в одну команду и даже не оставят на подхвате. Ещё, заходя в спортзал, Илия знал, что обязательно хотя бы раз за игру ему попадут мячиком по лицу, и заранее готовился к этому, пряча очки. А ещё он очень надеялся, что по окончании урока, придя в раздевалку, он обнаружит свои вещи всё также сложенными аккуратно на скамейке, а не разбросанными по полу с отпечатками кроссовок всех одноклассников, не развешанными на высоких балках, до которых невысокий мальчик не мог дотянуться, не связанными в узел, не оплёванными и не обмоченными, как это уже было как-то раз. Илия всякий раз не мог понять, зачем они это делают? Его доброе сердце, открытая душа и пытливый, привыкший отыскивать корень проблем разум не понимали этого. Зачем? Зачем портить вещи? Зачем обижать человека, который слабее тебя? Какой в этом толк? Попробуй обидеть сильного или хотя бы равного, если так уж хочется. Чтобы самоутвердиться? Но самоутвердиться можно и другими способами. Вдобавок перед кем? Перед только начавшими расцветать плоскогрудыми малолетками, которые, опробовав первые поцелуи, копят в себе храбрость для перехода к следующему этапу интима? "Не понимаю, — качал Илия головой, повторяя эти слова про себя по дороге в школу. — Не понимаю…".

Дорога до школы прошла без происшествий. Нырнув за свою парту, Илия стал разглядывать входящих одноклассников, здороваясь со всеми и с грустью отмечая, что отвечают далеко не все. Впрочем, это было уже привычно и, возможно, нормально: мало кто хотел создавать себе "дурную славу", здороваясь открыто с "очкариком-жидом". С любопытством разглядывая входящих, как будто видел их в первый раз, одноклассников, Илия как-то незаметно для себя пропустил начало урока и опомнился лишь тогда, когда учитель громко и откровенно постучал указкой по столу, призывая учеников к вниманию. Стучал он сильно и крепко, так, что указка, сделанная из довольно прочного куска дерева, так и дрожала, готовая вот-вот сломаться, не боясь уже или забыв, как в прошлый раз ученики намазали поверхность стола какой-то быстросохнущей смесью, имеющей тенденцию выделять солидное количество энергии при нарушении целостности её слоя. После того, как с громким хлопком и небольшим клубочком белого дыма в потолок улетели клочья классного журнала, учитель, ошарашенный и оглушённый, долго не мог вымолвить ни слова, потом, опомнившись, под смех учеников выбежал из класса, а потом в течение месяца боялся даже чихать на стол.

Урок закончился так же незаметно как и начался, пролетев столь же молниеносно и скоротечно, как и каникулы с дядей Адамом, которые Илия страстно мечтал растянуть на подольше, но всегда у него это не получалось и приходилось потом, затаив дыхание, вспоминать перед сном эти волшебные моменты. Наверное, эти воспоминания заменят скоро всю его жизнь. Как бы хотелось работать в этом Институте, вместе с дядей Адамом участвовать в экспедициях, быть полезным, а не только… посмешищем. Как бы хотелось этого! Но нужно подождать. Подождать совсем немного, дождаться окончания школы, а потом поступить в этот Институт и… Илия мечтательно закрыл глаза, как вдруг его грубо толкнули в спину.

— Чё встал, жидёныш толстозадый? — прогундосило сзади. — Свали в сторону, не мешай пройти!

Вздрогнув, Илия прижался к стене, освобождая и без того широченный коридор школы, и повернулся, желая увидеть обидчика. Ну, конечно… Этого можно было ожидать. Перед мальчиком стоял Слизняк, жалкий и уродливый одноклассник Илии, слывший трусом, ябедой и настоящим подлецом, который, чувствуя себя самой задрипанной фигурой и будучи, разумеется, таковой, прилагал немыслимые усилия, чтобы хоть как-то возвыситься в глазах других, а потому с удовольствием задирал и обижал учеников младших классов и частенько нападал на Илию, надеясь этими нападками опустить его ниже себя. Почему? Зачем? Ответить было трудно: парень был явно болен, а логику поведения больных людей Илия не мог понять, как ни пытался.

— Извини, — пробормотал мальчик, глядя, как дёргается нижняя губа у Слизняка, с неё так и летели во все стороны капли слюны.

— Чё?! — Слизняк победно огляделся, потом замахнулся и ударил Илию по лицу. Ударил, как ему показалось, крепко, но его сухой тонкий кулачок лишь скользнул по щеке, не причинив даже небольшой боли. — Ты чё, а?!