Норман Льюис - Компания «Гезельшафт»

— Мы сейчас будем фотографировать? — спросил Максвел.

— Включим камеры всего на несколько минут. Это, конечно, ничего толком не даст. Просто прикидка. Предварительные данные будут дня через два, и тогда мы будем готовы приступить к подробной съемке. Хотите поехать со мной, когда я буду заниматься этим?

— Пет. Все, что мне надо, я уже увидел. Мне просто хотелось получить представление о том, что за участок мне достался.

— Ну вот вы и посмотрели. По-моему, участок что надо. Вы можете расчистить его и начать использовать для скота или же заняться выращиванием ценных пород деревьев, как это делается в Бразилии. Срубаете подчистую твердые породы и сажаете быстрорастущие, прибыльные, ну и присматриваете за ними. Это верное дело. Здесь тоже деньги. Но я слышал, что мясо дает их больше.

— Я решу, когда будет готова съемка.

Самолет внезапно нырнул в сторону, чтобы не попасть в грозовой участок. Капли дождя ударились о стекло и растеклись по нему, а когда выглянет солнце, они вспыхнут, как ослепительный коллаж.

— Я так понял, что здесь ничего никогда еще не картографировали, — сказал летчик. — Кроме птиц, тут никто не пролетал. Знаете что? Я просто помешан на ручных птицах, которые не боясь выходят, когда разбиваешь лагерь в каком-нибудь месте вроде этого. Попугаи слетают к вам прямо с деревьев и кормятся из рук.

— Вы когда-нибудь видели туканов?

— Конечно. Там их полно. Попугаи и туканы, и до чего же ручные! Однако у вас могут возникнуть трудности из- за индейцев. Вот в таких нетронутых местах всегда можно на них наткнуться.

— Меня не беспокоят индейцы.

— Естественно, лично вас не беспокоят, но знаете, что случается, если вы начнете расчищать здесь от леса и кто- нибудь из ваших случайно увидит индейца? Я вам скажу! Все ваши рабочие разбегутся. На прошлой неделе около Куйабы работала поисковая группа нефтяников, и среди них прошел слух, что в этом районе индейцы, так они тут же все убрались. А их было пятьдесят.

— У нас тоже был недавно случай, кстати, недалеко отсюда, — сказал Максвел. — Один местный делец ехал через Чако. Его нашли с почти двухметровой стрелой в груди. Говорят, такие стрелы закупаются для туристов из ваших краев. Вероятно, у него были враги, но среди белых. Ото их почерк. Они, видимо, летели с полицейской охраной, у которой было задание убивать любого встречного индейца. Вот только попался им вовсе не индеец.

— Все равно они могут доставить вам немало хлопот, — сказал летчик. — Уж я-то знаю, потому что для одной фирмы, «Хункейрас», какое-то время летал в Мато Гроссо. Мы возили усмирительные бригады. Правда, я слышал, что они сейчас уже не действуют.

Теперь они пролетали над Ранчо Гранде. Дождь внезапно стих. И прямо под ними виднелись ровные квадраты методически вырубленного леса. Набрали высоту, по розоватые полосы очищенной огнем, бульдозерами и пилами земли продолжали оставаться в поле зрения, отмечая границы будущих вырубок. Нетронутый лес еще стоял, крепкий и монолитный, но по нему уже были прочерчены едва заметные линии просек, по которым поволокут или повезут поваленный лес. Кое-где просматривались врезавшиеся в девственный зеленый массив клинья вырубок, и там виднелись казавшиеся крохотными люди и машины за работой.

— Когда я связался с «Хункейрас», то единственной трудностью было обнаружить местоположение деревни, — сказал летчик. — Бывало, летаешь целый день, пока высмотришь какое-нибудь селение. Но даже тогда еще не все: оно могло оказаться заброшенным. Этот народ не сидит на месте. Найдя деревню, нужно опуститься над ней и полетать, спугивая жителей. У нас на самолетах были установлены громкоговорители, через которые мы орали и улюлюкали на них. Если не помогало, то сбрасывали пару динамитных шашек. Это обычно срабатывало. Если, конечно, там вообще кто-нибудь был.

— Они все еще пользуются динамитом? — спросил Максвел.

— «Хункейрас» нет, — ответил летчик. — Это уж я знаю па все сто, ведь я был в их последнем самолете, когда упал в болото Арипуана. Другие, может быть, и пользуются. Да наверняка! Но не думайте, эти динамитные штучки действуют не так уж сильно. Больше шума. Вы бы попробовали как-нибудь сами кинуть динамитную шашку в окно какому-нибудь фермеру. Зато в Мато Гроссо был отряд, который сбрасывал. головки сахара с мышьяком. А может, так только говорят. Но вот еще был один, так они спускали па парашютах собак, специально обученных ловить и сжирать индейцев. Я читал об этом в газетах. Может, и было, а может, нет.

— Я тоже читал.

— Меня там не было, поэтому не могу сказать, — добавил летчик. Он повернулся к Максвелу лицом, одна половина которого говорила о невинности, а другую, казалось, мучили какие-то воспоминания.

— Есть вещи, которые я могу делать, а есть такие, что нет, — сказал он. — Знаешь, приятель, как тут говорят? Единственный дикий зверь здесь — это люди. В Мато Гроссо среди летчиков, летающих в джунгли, есть настоящее отродье. Ну а с моей совестью все в порядке.

Крыло самолета со стороны Максвела накренилось вниз, и снова под ним возникла река, вившаяся среди леса, — великолепная яркая лента красной воды, тянущаяся до самого горизонта.

— Ни фига себе! — воскликнул летчик. — Только посмотри па реку. Я говорю, на цвет ее погляди.

Самолет стремительно пошел на снижение, и река почти километровой ширины, с зарослями кудрявых деревьев по берегам оказалась совсем близко. В открывшемся пейзаже была та сила цельности и чистоты, что свойственна примитивной живописи, ничего не изображающей, кроме самого факта существования деревьев и воды. На этой картине плавучий остров, выглядевший легким пауком, который выпростал ноги — стволы деревьев, был выписан с особой тщательностью, будто последний возникший у художника образ.

— Здесь ловят сетями зубаток величиной с акулу, — сообщил Максвелу летчик.

Они начали делать вираж, чтобы повернуть назад, как вдруг летчик ткнул Максвела в бок и кивнул вниз; там на воде Максвел увидел яркую щепочку, которая отделилась от берега и плыла на середину реки.

— Каноэ, — сказал он. — Что я говорил!

Волнение охватило Максвела, неожиданное и острое. Каменный век с людоедами-великанами и волшебницами вдруг оказался всего в шестистах метрах от него. Самолет тряхнуло вниз, и перед глазами вновь появилась лодка с группой крошечных фигурок, отливающих медью кожи, а немного поодаль тень самолета, как огромная серая рыба.

Что могли испытывать эти первобытные люди, столкнувшиеся с рокочущим небесным явлением? Испугались, поразились они? Или в этом краю, где миф и реальность неразделимы, удивление, которое мог у них вызвать впервые показавшийся самолет, было не сильнее того, что они испытывали в своей каждодневной жизни, веря в движущиеся камни, говорящие деревья или в ягуаров в человеческом обличье.