Иштван Декан - Пути-дороги

Начались приготовления к моему отъезду. Дедушка с бабушкой и мои тетки превзошли самих себя, желая показать, что я у них жила безбедно. Они нашили мне множество платьиц — одно лучше другого, голубых в белую полосочку матросок с разными воротничками, муслиновых фартучков, батистового белья, сшили даже пальто из бархата. Все это с трудом помещалось в чемодане. Местные портные как будто хотели показать, на что способны в Мако. Я же едва успевала ходить на примерки.

Наши хлопоты сопровождались постоянными разговорами о России. К нам то и дело заходили соседи и знакомые, которых собиралось так много, что им тесно было в громадной передней. Все они говорили наперебой, стараясь запугать меня тем, что у матери мне все равно жить не придется, потому что у нее много мужей — ведь там сейчас в моде свободная любовь. По ночам мне стали сниться кошмары, но я упрямо настаивала на поездке к маме. В конце концов кто-то из соседей сказал, что не стоит меня так красиво причесывать, так как «там все равно всех стригут наголо». Эта угроза подействовала на меня. Когда все мои многочисленные юбочки и матроски были уже уложены в чемодан, а из Пешта приехала тетушка, чтобы забрать меня с собой, я убежала из дому, пошла на пляж и вернулась домой лишь на следующее утро, гонимая голодом. Тетушка моя очень спешила и, не дождавшись меня, уехала в тот же вечер.

Я ожидала, что меня станут ругать или даже побьют за то, что я убежала, но ошиблась. Дедушка с бабушкой приняли меня спокойно, в душе они, видимо, радовались тому, что их единственная внучка останется с ними. Их огорчало, что мои многочисленные наряды, которые я должна была продемонстрировать в «большом свете», увидят теперь только в Мако.

Мой «побег» задержал меня в Мако на целых полтора года.

Однако мама стала чаще писать мне и звать к себе. Она нашла одну супружескую пару, которая должна была выехать в Советский Союз и которая по просьбе мамы согласилась взять и меня. Теперь подготовка к поездке шла тихо и незаметно, без особых разговоров и шитья нарядов. Я сама узнала об этом только тогда, когда за мной в большой красивой машине приехал отец, чтобы отвезти меня на станцию. Времени для прощаний не было; меня усадили в машину, туда же положили чемодан с вещами, и мы поехали к поезду. В Пеште я познакомилась с моими новыми «родителями», вместе с которыми я поездом поехала в Берлин. В Берлине нас встретили какие-то венгерские товарищи, они же заказали нам машину, на которой нас привезли в большой серый дом, где нам выделили комнату.

Товарищи предупредили нас, чтобы мы не показывались на улице, так как по городу снуют группы фашиствующей молодежи, от которой можно ждать чего угодно. Несколько дней мы действительно никуда не выходили из дому; к тому же выяснилось, что в моем гардеробе не оказалось зимнего пальто, а ведь приближалась зима. На следующий день к нам в комнату пришел скорняк с заготовками овчины и тут же сшил мне хорошую теплую шубку. Вскоре мне достали и другие теплые вещи.

Я очень удивлялась тому, что за все это не нужно было платить, а моя новая «мама» объяснила мне, что все это делает МОПР.

Через несколько дней любопытство все же вывело нас на улицу. Когда мы шли, за нами увязалась группа студентов. Сначала они только что-то кричали, а затем начали бросать в нас камнями. Мы побежали, они бросились за нами. Через проходной двор нам удалось скрыться. Я тогда очень перепугалась, хотя ничего не понимала. Да разве могла восьмилетняя девочка понять, что это были предвестники фашизма?

Разумеется, я очень обрадовалась, когда узнала, что мы можем ехать в Советский Союз. Официальное разрешение у нас было только до советской границы, но мои «родители» знали, что по ту сторону границы нас ждут. Мне еще раз строго наказали называть моих сопровождающих в поезде только «папой» и «мамой», а чтобы не возникло никаких недоразумений, приказали побольше молчать.

Повторять это дважды не было необходимости: я и сама не знала, о чем можно разговаривать с двумя совершенно незнакомыми людьми, которые к тому же были ужасно напуганы тем, что их могут вернуть обратно. Я молча смотрела в вагонное окошко, про себя считала километры и тоже в душе волновалась. И неудивительно: ведь в последнее время мне приходилось слышать немало рассказов о границе, которая время от времени изменяется самой историей. Мне не терпелось поскорее увидеть, как же она выглядит, эта загадочная граница.

И вот однажды наш поезд остановился перед воротами, на которых крупными буквами было что-то написано. На ближайшем доме были такие же крупные буквы, и я спросила «маму», что там написано.

— «Кто не работает, тот не ест», — ответила «мама».

От такого объяснения я сразу же загрустила, но «родители» успокоили меня, сказав, что на детей этот лозунг не распространяется.

Затем все наши чемоданы куда-то унесли, и я почему-то очень переживала за тот, в котором находилась моя новая шубка. От усталости и волнений я задремала, а когда проснулась, узнала, что наши вещи вернули нам и мы можем ехать в Москву.

О приезде в Москву у меня сохранились лишь обрывки воспоминаний: какие-то дома, то большие, то маленькие, крохотные лавки и магазинчики. Потом наш конный экипаж остановился перед шестиэтажным домом. Забрав чемоданы, мы в лифте поднялись на пятый этаж. Вдоль длинного коридора по обе стороны виднелись двери. Сердце мое учащенно забилось: какая же дверь наша? Мы уже дошли почти до конца коридора, где стало несколько светлее, так как через окна дневной свет проникал в коридор. И вдруг я увидела, что навстречу мне бежит какая-то женщина. Она порывисто обняла меня и начала жадно целовать. Сказать я ничего не могла, но поняла, что это моя мама.

Думая о маме, я почему-то всегда представляла ее старой женщиной, а тут передо мной стояла молодая красивая дама в светлом шелковом платье. Каштановые волосы ее рассыпались по плечам, глаза так и светились радостью. Мама мне очень понравилась, я уже гордилась ей, хотя и смотрела на нее несколько отчужденно.

Мы вошли в маленькую комнатку, где уже собралось много людей.

Меня представили моему дяде Ференцу Биро и его жене (Фери жил в СССР с 1925 года). Скоро народу в комнате стало еще больше: пришли соседи, чтобы увидеть чудесную девочку, которая приехала сюда из-за границы, да еще из капиталистической страны.

Пришли и дети. Им было любопытно посмотреть на меня: такая ли я, как они, или не такая, умею ли играть, шутить и смеяться? Скоро от натянутости не осталось и следа. Соседская девочка по совету родителей принесла деревянную куклу, которую мы стали по очереди дергать за веревочку, заставляя ее прыгать и бить в медные тарелки. Через какие-нибудь полчаса классовые различия были начисто стерты. И лишь в коридоре детишки по секрету сообщали взрослым жильцам дома о том, что в квартиру номер 409 приехала девочка-буржуйка.