Иштван Декан - Пути-дороги

Вдруг кто-то дотронулся до моего локтя. Это был Флориш. Он сделал мне знак, чтобы я отошел в сторонку, так как он хотел поговорить со мной. Мы отошли. Я не имел ни малейшего представления, о чем парень хочет поговорить.

Старый Брейку и Флориш с ранней весны и до поздней осени жили здесь, высоко в горах, где никто не стеснял их свободы. Они, по сути говоря, даже отвыкли от самого села, где жандармы вмешивались в частную жизнь каждого человека.

— Я хочу пойти с вами, — тихо, чтобы никто не слышал, сказал мне Флориш.

Я с удивлением посмотрел на парня, который до сих пор почти никогда ни о чем не говорил, а только сидел и слушал, что говорят другие. Отказать ему я не смог — столько решимости было в его взгляде и словах.

И все-таки мне нужно было подумать. Я спросил Флориша, представляет ли он, какой опасности будет подвергаться у нас. Кроме того, что скажет старый Брейку, когда узнает о его решении.

Флориш сказал мне, что в сорока километрах отсюда живет его мать — вдова, он, единственный сын, уже год не видел ее. В горах он живет с двенадцатилетнего возраста. Со стариком он уже говорил об этом, и тот не только не возражает, но даже говорит, что таким молодым парням самое время идти в партизаны.

Вечером, когда мы простились с пастухом, Флориш пошел с нами. Все его вещи были на нем, а в руках он держал двухметровую палку толщиной в руку, которая была для него незаменимым помощником, а в случае необходимости — оружием.

Двигался Флориш свободно и уверенно даже в ночной темноте.

В горах и на плато нам встречались пастухи и лесорубы. Однако, прежде чем подойти к ним, мы внимательно осматривали местность в бинокль, чтобы не напороться на жандармов или солдат. Часто Флориш выполнял у нас обязанности разведчика: он подходил к пастухам, затевал с ними разговор и, если не было опасности, давал нам знак подойти.

Консервы, наш неприкосновенный запас, мы давно съели и теперь питались только тем, что нам давали пастухи или местные крестьяне.

Со многими румынскими крестьянами пришлось нам встретиться на своем пути. Они охотно помогали нам. Вот когда на практике была разоблачена клевета Хорти и Антонеску о якобы существующей ненависти между румынами и венграми. Простые румыны сразу же разобрались в том, что гитлеровские солдаты и венгерские жандармы являются врагами партизан, и всем, чем могли, помогали нам. Часами беседовали мы с ними о Советском Союзе, о Советской Армии, которая очень скоро прогонит отсюда гитлеровских оккупантов, и тогда простые честные люди заживут по-новому. А вопросов нам задавали столько, что порой мы с трудом успевали отвечать на них.

Круг наших контактов с местным населением расширялся с каждым днем. С венграми в горах мы встречались очень редко, так как большую часть лесорубов и пастухов составляли румыны. Венгры в этих местах жили в основном в небольших городках, на лесопильнях или на рудниках.

Первым венгром, с которым мы встретились, оказался рабочий лет шестидесяти с лесопильни. От лесопильни в горы вела небольшая узкоколейка, по которой лес свозили вниз. Старик работал на разгрузке леса и одновременно сторожил его. Всю неделю он жил при лесопильне, в крохотной избушке, и лишь в субботу спускался в Биксад за продуктами и чистым бельем.

Из его рассказа мы узнали, что на следующий день после нашей высадки по узкоколейке в горы приехали жандармы и разбрелись по лесу в поисках партизан. Старик тоже слышал, что многих партизан нашли мертвыми. Застряли они на высоких деревьях, и деревья пришлось срубить, чтобы добраться до них. Все трупы увезли в Надьбанью, а вот сколько их было, он не знал.

Мы хотели знать настроения рабочих лесопильни, а также то, что они говорили о Советской Армии, о войне. Нас очень интересовало, нет ли на лесопильне коммунистической ячейки или группы Сопротивления, с которыми мы могли бы установить связь. Спрашивали мы об этом осторожно, с намеками, так как опасались, как бы эти разговоры не дошли до жандармерии или органов контрразведки.

Рация наша бездействовала, и мы повсюду узнавали, где можно достать батареи питания. Однажды крестьяне рассказали нам о том, что на серебряных рудниках работают венгры, у которых почему-то не отобрали радиоприемник. Мы сразу же оживились: возможно, что здесь, в горах, есть батарейные радиоприемники. Решили в тот же вечер сходить на рудник.

Вечер выдался теплый. Мы спустились в узкую долину, на склоне которой стояли деревянные постройки, похожие на бараки. Подойдя к первому дому, услышали сквозь завешанные одеялами окна звуки радио.

Мы несколько минут слушали цыганскую музыку, передаваемую по радио. Оказалось, что идет концерт по заявкам венгров фронтовиков. Сначала пели Каталин Каради и Зита Селецки, а затем последовал небольшой антракт, в который передали короткую сводку новостей с фронта.

Я уже давно не слышал венгерского радио, и потому мне было как-то странно слушать о «сокращении линии фронта», о «планомерном отходе» и тому подобных вещах.

С радостью узнал я о том, что Советская Армия непрерывно наступает и приближается к Румынии, которая вышла из фашистской коалиции. Диктор венгерского радио с ненавистью говорил о «подлой измене румын» и призывал венгров «к борьбе против приближающегося большевистского чудовища».

Я решил под каким-либо предлогом войти в этот дом, чтобы посмотреть радиоприемник и, если он работает на батареях, во что бы то ни стало выпросить их, а в крайнем случае отобрать силой. Расстегнув бекешу, чтобы была видна форма венгерского лейтенанта, я с автоматом на груди направился к двери. Флориш, Фурман и Банди остались за углом, готовые прийти мне на помощь в любой момент.

Только я вышел из-за угла дома, как услышал чьи-то шаги и чуть было не столкнулся с незнакомцем.

— Добрый вечер, — заговорил я. — Тут у вас нетрудно и заблудиться в такой темноте.

Незнакомец, видимо, вздрогнул от неожиданности и испуганно ответил на мое приветствие. И только тогда я заметил на нем солдатскую фуражку и карабин. Оказалось, что это был гражданский охранник с рудника, который шел к себе в барак на ужин.

На мой вопрос, где здесь я мог бы поужинать, он ответил, что столовая уже закрыта. Затем он не без смущения спросил, что мне здесь нужно. Я отвечал уклончиво, чтобы он подумал, что я выполняю какое-то секретное задание, о котором не принято говорить.

Наш разговор услышала жена охранника. Это в ее комнате играло радио. Она открыла дверь, и в луче света, упавшем из двери, я разглядел мужчину в гражданском, форменной у него была только фуражка, на плече же висела мелкокалиберка. На рукаве я рассмотрел повязку сторожа.

Однако и сторож успел рассмотреть меня, мою военную форму, звездочки подпоручика. Он застыл по стойке «смирно» и очень вежливо предложил мне войти в дом.