Генрик Сенкевич - В дебрях Африки

Арабы из Занзибара, из окрестностей Багамойо, из Витту, из Момбасы и вообще с берегов океана находились в постоянном соприкосновении с белыми, так что кто знает, может быть, за большую награду они согласились бы даже отвезти их в какую-нибудь из ближайших гаваней. Стась отлично знал, что может пообещать такую награду и что его обещанию поверят. Кроме того, ему пришла в голову еще другая мысль, которая глубоко взволновала его. Он видел, что в Хартуме много дервишей, особенно из Нубии, болели лихорадкой почти так же, как белые, и лечились хинином, который отбирали у европейцев или покупали его на вес золота у греков или коптов. Можно было надеяться, что у арабов с океана это лекарство будет наверное.

«Пойду, – решил Стась, – пойду ради Нель».

И, обдумывая все больше и больше положение, он решил в конце концов, что если бы это был даже отряд Смаина, то и тогда нужно было бы все-таки пойти. Он сообразил, что, ввиду полного прекращения сношений между Египтом и Суданом, Смаин, наверно, ничего не знает о похищении их из Файюма. Фатьма не могла с ним списаться раньше, и, следовательно, это похищение было ее личным замыслом, исполненным при содействии Хамиса, сына Хадиги, Идриса, Гебра и обоих бедуинов.

Смаин не мог интересоваться этими людьми хотя бы уже потому, что знал из них только Хамиса, а про остальных никогда в жизни даже и не слышал. Его интересовали только его дети и Фатьма. Но именно по ним-то он, может быть, успел уже стосковаться и, пожалуй, охотно вернулся бы к ним, особенно если служба у Махди ему уже надоела.

Под начальством Махди он, по-видимому, не добился больших успехов, раз вместо того, чтобы командовать большой армией или управлять какой-нибудь большой областью, ему приходится заниматься ловлей невольников бог знает где, за Фашодой.

«Я скажу ему так, – думал Стась. – Если ты отведешь нас к какой-нибудь гавани на берегу Индийского океана и вернешься с нами в Египет, правительство простит тебе все твои преступления, и ты встретишься с Фатьмой и детьми, и, кроме того, мистер Роулайсон сделает тебя богатым; если же нет, то ты никогда больше в жизни не увидишь ни Фатьмы, ни детей».

И он был уверен, что Смаин хорошенько подумает, прежде чем отклонить подобное предложение.

Конечно, все это было далеко не безопасно и могло даже оказаться гибельным. Но решение Стася могло также явиться якорем спасения и вывести его из африканской бездны. В конце концов Стасю даже стало казаться странным, что возможность встречи со Смаином так испугала его сначала, и так как нужно было предпринять поскорее что-нибудь для спасения Нель, то он решил отправиться в ту же ночь.

Но это легче было решить, чем исполнить. Иное дело сидеть ночью в степи у хорошего костра за колючей изгородью, и совсем иное – отправиться в темноте в высокую, густую траву, где в это время охотятся лев, пантера и леопард, не говоря уже о гиенах и шакалах. Но ему вспомнились слова молодого негра, когда тот отправился искать Саба и, вернувшись с ним, заявил: «Кали бояться, но пойти». Так и он повторил про себя: «Будет страшно, но я все-таки пойду».

Он подождал, однако, пока взошла луна, потому что ночь была очень темная, и только когда степь посеребрилась ее сиянием, он подозвал Кали и сказал ему:

– Кали, возьми Саба с собой в жилье, загороди вход терновником и берегите оба с Меа маленькую мисс как зеницу ока. А я пойду посмотреть, что это там за люди в этом лагере.

– Великий Господин взять с собой Кали и ружье, что убивает злых животных. Кали не остаться!

– Ты останешься! – решительно заявил Стась. – Я запрещаю тебе идти со мной.

Он помолчал с минуту, а потом промолвил немного подавленным голосом:

– Кали, ты верный и находчивый слуга. Я надеюсь, ты исполнишь то, что я тебе скажу. Если я не вернусь, а маленькая мисс умрет, тогда оставь ее внутри дерева, а вокруг него устрой высокую зерибу. Если же я не вернусь, а мисс не умрет, то относись к ней с почетом и служи ей верно, а потом отведи ее к своему племени и скажи воинам ва-хима, чтоб они шли с нею все время на восток вплоть до великого моря… Там ты встретишь белых людей, которые дадут вам много ружей, пороха, бус, проволоки и столько ситца, сколько вы можете унести. Ты понял?

Молодой негр бросился на колени, обхватил его ноги и начал жалобно повторять:

– О, Бвана Кубва вернуться, вернуться, вернуться!

Стася тронула привязанность чернокожего. Он наклонился и, положив руку ему на голову, нежно простился с ним.

Оставшись один, он подумал еще немного, не взять ли ему с собой осла. Это было безопасней, потому что львы в Африке, как и тигры в Индии, при встрече с человеком, едущим на лошади или на осле, бросаются всегда на животное, а не на человека. «Но кто же будет тогда носить палатку Нель, – подумал он, – и на чем она сама поедет?» Это соображение заставило его тотчас же отказаться от мысли взять осла, и он направился в степь пешком.

Месяц был уже довольно высоко на небе, и было значительно светлее. Тем не менее трудности пути дали знать себя тотчас же, как только мальчик погрузился в море травы, успевшей вырасти так высоко, что человек даже верхом на лошади мог бы легко в ней спрятаться. Даже днем там нельзя было разглядеть ничего на расстоянии шага, а уж ночью и подавно, когда месяц освещал только верхушки стеблей, а внизу все было погружено в глубокую тьму. При таких условиях очень легко было заблудиться или начать бродить вокруг одного места вместо того, чтоб двигаться вперед. Стасю придавала, однако, бодрости мысль, что лагерь, к которому он шел, находился от мыса на расстоянии самое большее трех-четырех английских миль, а во-вторых, дым показался между верхушками двух высоких холмов. Если не терять их из виду, можно было все время держаться верного пути. Но трава, мимозы и акации заслоняли все кругом. К счастью, на расстоянии нескольких десятков шагов друг от друга подымались постройки термитов, вышиной иногда в несколько футов. Стась осторожно ставил ружье у подножия такого сооружения, вскарабкивался на его верхушку и, заметив очертания холмов на темном фоне неба, слезал и шел дальше.

Его охватывал только страх при мысли, что будет, если тучи заволокут луну и небо, потому что тогда он очутился бы точно в подземелье. Но не одна эта опасность угрожала ему. Ночью, когда в тишине слышен каждый звук, каждый шаг, чуть не каждый шорох насекомого, ползущего по траве, степь способна наполнить трепетом всякого. Страх и ужас царят над ней. Стасю приходилось ко всему прислушиваться, озираться во все стороны, напрягать не только слух и зрение, но даже обоняние; голова у него была точно на шарнирах, а ружье готово каждую секунду к выстрелу. Ему поминутно казалось, что вот кто-то приближается, подкрадывается, притаился где-то вблизи. То и дело он слышал шелест раздвигающихся трав и быстрый топот убегающих животных. Он догадывался, что это вспугнутые им же антилопы, которые, несмотря на расставленные ими дозоры, спят очень чутко, зная, что не один страшный желто-серый хищник охотится в эту пору в темноте. Но вот что-то большое чернеет под зонтикообразной акацией. Может быть, это – скала, а может быть, носорог или буйвол, который, почуяв человека, очнется от сна и сразу бросится на него. Вон там, за черным кустом, видны две блестящие точки. Эй! Целься! Это – лев! Нет!.. Напрасная тревога. Это – светлячки… Вот один огонек подымается вверх и несется над травой, точно падающая звезда.