Луи Буссенар - Банда поджигателей, или Бандиты из Оржера

Ко всему прочему кожа на подошвах ног была содрана, а из колотых ран сочилась кровь.

Страдалец пополз на коленях, взывая надтреснутым, тихим, как шепот, голосом:

— Бернар! Мой бедный мальчик! Бернар! Господин виконт! Мой господин!

Ответа не последовало.

— Неужели злодеи убили их? — прошептал старик.

Он добрался до другого конца кухни, на каждом шагу натыкаясь на вещи, разбросанные в страшном беспорядке. Возле входной двери папаша Фуссе немного задержался, вдохнул полной грудью свежий воздух и, не слыша ни единого звука, решил отправиться за подмогой.

В результате невероятных усилий бедняга с трудом преодолел навозные кучи, которые возвышались возле каждого строения и загромождали просторный двор. Вот он оказался возле главных ворот, земля вокруг них была усеяна обломками. Перед стариком открывалась дорога на хутор, до ближайших домов которого было около двухсот шагов.

Ночь была по-прежнему темной, вокруг — ни единого огонька.

Один на этой пустынной дороге, испытывающий адские муки полуживой человек подумал: «Мне бы только добраться до соседа Муфле!»

Двести шагов в подобном состоянии — страшное путешествие! Но старик решил предпринять его. Не один раз падал он на дорогу.

Ставя наугад истерзанные, подгибающиеся ноги, чувствительность которых вдвойне обострилась из-за ожога и оставленных шилом ран, он то и дело спотыкался на кочках и выбоинах.

Старик задыхался от напряжения и, по словам исследователя деятельности поджигателей, «ему казалось, что грудь, раздавленная ногами Лонжюмо, разверста».

В два часа утра, преодолев невероятные мучения, он добрался до убогого жилища супругов Муфле. То были бедные поденщики, добрые и работящие люди, которым он часто помогал.

Несчастный позвал хозяев, облокотившись о стену из боязни снова упасть и больше не подняться, поскольку силы его покидали. Но его голос был столь слаб, что никто не услышал стонов.

Собрав последние силы, он дотащился до двери, но не смог постучать в нее. Руки его были связаны, голые ноги покалечены. Тогда почти бессознательно он стал биться о дверь головой и вскоре упал на порог, теряя сознание.

— Кто там? — спросил испуганный женский голос.

— Мария Маргарита… соседка… откройте… это Никола Фуссе… Умоляю, откройте… Я умираю!

Мамаша Муфле поспешно встала, высекла огонь из огнива, зажгла свечу и приоткрыла дверь.

Увидев на пороге окровавленного человека с голыми распухшими ногами, она с трудом узнала в нем фермера и разрыдалась.

— Спасите меня! — простонал старик. — Меня убили. У меня обожжены ноги… раздавлена грудь…

— Ну конечно, мой хороший, я сделаю для вас все, что смогу, — ответила добрая поденщица.

Она приподняла его за плечи, посадила, разрезала веревки на руках и дала напиться.

— О! Вода! Вода! — простонал Фуссе, уже давно терзаемый невероятной жаждой.

Пока он жадно пил, соседка разожгла огонь в очаге, подогрела воду в котелке и осторожно промыла жуткие раны на руках и ногах старика. Перевязав несчастного, она уложила его на свою постель…

Фуссе время от времени терял сознание, и его голос становился слабее с каждой минутой, поэтому женщина так и не услышала от него никаких подробностей о том, что произошло.

Ее мужа не было дома, он нанялся на молотьбу, на ферму, находившуюся далеко от дома. Испуганная крестьянка бросилась к жене своего соседа мамаше Сарран. Та прибежала на ее зов и, думая, что бандиты все еще по соседству, обе женщины всю ночь не сомкнули глаз, меняя друг друга, когда больному требовалась перевязка, они до утра наблюдали за дорогой.

Незадолго до рассвета им показалось, что Фуссе оживает. Его охватила сильная лихорадка, сопровождавшаяся бредом. Он произносил бессвязные слова, смысла которых сиделки так и не поняли.

Когда к больному вернулось сознание, он прошептал:

— Мой мальчик! Где мой Бернар… и Франсуа, мой друг… мой дорогой Франсуа… и слуги… Если бы вы могли узнать, что с ними!

Хотя еще не совсем рассвело, обе женщины немного осмелели. Прихватив с собой фонарь, они осторожно приблизились к воротам фермы.

Мамаша Муфле, не видя никого и не слыша ни единого звука, осветила молчаливый двор.

Женщины позвали, сначала тихо, потом громче.

Тишина! Ни единого звука.

— Ах, боже мой! Все умерли! — простонала мамаша Сарран.

Дрожа от страха, они потихоньку дошли до жилого дома.

Мамаша Муфле снова позвала:

— Бернар! Хозяин Бернар!

Наконец откуда-то они услышали приглушенные голоса.

— Как будто из погреба!

Женщины подошли ближе, осторожно протиснулись в дом и там, среди страшного беспорядка, увидели люк погреба, закрытый на дубовую палку и заваленный мельничными жерновами.

Объединив усилия, они оттащили их от дверцы и наконец открыли ее.

Первым вышел Бернар Фуссе с рассеченной щекой и лицом, залитым кровью. Он с большим трудом поднимался по ступеням. За ним — Грезель, на котором были лишь рубашка да короткие штаны, затем Легре, в одной окровавленной рубашке, а после все остальные с разного рода увечьями. Бедная Катрина Лоран, рот который был изуродован кулаком Толстяка Нормандца, выбралась последней.

— Что с отцом? — в страшной тревоге спросил сын Фуссе.

— Он у нас, хозяин Бернар, и так плох, несчастный. Он просит позвать вас во что бы то ни стало… Идемте! Боюсь, как бы не помер, не повидавшись с вами.

Юноша бегом поспешил за доброй женщиной. Увидев лежащего старика, бросился ему на шею, плача как ребенок и повторяя:

— Папа! Мой дорогой папа! Наконец-то я снова вижу вас!

Бедняга обнял сына и еле слышно сказал:

— Жив! Мой Бернар жив, слава Господу Богу!

Затем тихо прошептал ему на ухо:

— А виконт… наш хозяин… наш почтенный друг?

— Не знаю… Я думал только о вас.

— Надо пойти и посмотреть, дитя мое. Позаботься о нем… Иди… Мой дорогой мальчик… скорее…

— Позвольте мне перенести вас на ферму.

— Это было бы хорошо.

Слуги, пришедшие следом, и Бернар подняли матрас, на котором неподвижно лежал старик, положили на садовую лестницу, соорудив нечто вроде носилок, и отнесли папашу Фуссе домой.

— Франсуа! Где Франсуа? — не переставал стонать Фуссе, когда его внесли в комнату, где царил ужасный хаос, оставшийся после налета.

Было уже совсем светло. Бернар, перешагивая через разбросанные в беспорядке по полу вещи, заметил на одной из перин скрюченное тело. Он приблизился и горестно закричал, узнав старого Монвиля. Старик лежал на спине с широко открытыми глазами, мертвый и уже окоченевший.

— Ах! Отец! Злодеи убили его!

— Я любил его как брата, и он тоже любил меня, — прошептал старик, который еще нашел силы для слез. — Да примет Господь его душу.