Луи Буссенар - Банда поджигателей, или Бандиты из Оржера

— Дай-ка это сюда, Батист! По мне, кровь лучше супа! — и как бы ни было в это трудно поверить, жадно выхлебал содержимое, с наслаждением вылизав края и дно [83] Исторический факт. (Примеч. авт.) .

Роза сидела рядом с Фэнфэном и не удостаивала Кривого даже взглядом. Бандит, считавший, что безраздельно владеет ею, почувствовал, как закипает утихнувшая было ярость. Ему, однако, пришлось сдержаться — Фэнфэну ничего не стоило раздавить любого оборванца, как червяка. Кривой удовольствовался тем, что проворчал:

— Проклятая девка по уши втрескалась! Знай она, в каком я бешенстве, испугалась бы не на шутку… если не за себя, так за этого проклятого Красавчика. Фэнфэн, конечно, силен как бык и жесток, зато я терпелив и хитер как лиса. Будет и на моей улице праздник!

Если бы Фэнфэн оставался холоден с Розой Биньон, дело, вероятно, не зашло бы дальше угроз и упреков. Но девушка, увидев, что бывший супруг мало-помалу смягчается, с удвоенной силой стала ласкаться и шептать нежные слова, надеясь вернуть его:

— Франсуа, — говорила она, — я вижу, ты страдаешь, я-то знаю, как ты переживаешь наши поражения… Вот увидишь, победа все равно будет за нами! Ты, как прежде, самый сильный, храбрый, ужасный! Все, кто посмел оскорбить тебя, умоются кровавыми слезами!

— Ах, Роза, если бы ты знала… — воскликнул Фэнфэн, поддавшись внезапному желанию излить кому-нибудь душу и чувствуя, как уходит напряжение, в котором он находился все это время.

— Говори, говори, Франсуа, ничего не скрывай — мы будем вместе ненавидеть этих мерзавцев! Продолжай! Я чувствую дикое желание впиться зубами прямо в сердце врага. Как Дылда Мари и Рыжий из Оно, вместе будем резать и жечь… Давно пора как следует поджарить этих грязных тварей из Боса да посносить им головы! Я докажу, что достойна тебя!

— Молодец, Роза! Ты настоящая разбойница и знаешь, что значит истинная любовь и ненависть.

— Франсуа, не продолжай, мне не выдержать такого счастья! Идем в старую каморку, где мы были так счастливы! Здесь все слышат и видят нас, а там ты сможешь рассказать, что случилось и почему ты в такой ярости! Мы придумаем страшную месть, ты ведь сам знаешь — я могу дать дельный совет.

Пока разбойники собирали оружие, еду и разный скарб, уничтожая следы своего пребывания в подземелье, Фэнфэн все больше успокаивался и, не сопротивляясь, последовал за прелестным созданием.

Кривой, вне себя от ревности, скрипел зубами, но был слишком труслив, чтобы убить соперника, и слишком влюблен, чтобы уступить. Поэтому он ограничился тем, что приник к двери, стараясь уловить хоть слово или шум.

— Вы оба заплатите мне за это, — скрежетал он сквозь зубы, царапая свою грудь. — Решено! При первой возможности я покину банду и выдам всех. Тебя, моя дорогая, я отправлю «гулять в луга» (на каторгу), а Фэнфэна ждет «встреча с Шарло» (гильотиной).

После разоблачения Фэнфэн понял наконец, что Валентина навсегда потеряна, и его охватила настоящая жажда убийства. Он видел, как сияет лицо девушки, к которой был обращен взгляд Жана, и, испытывая невыносимые муки ревности, чувствовал, что сам внушает ей неприязнь и презрение. Фэнфэн принял решение положить этому конец и действовать как настоящий разбойник…

Что могло значить еще одно убийство для такого одержимого разрушителя, каким он был! Ведь существо, которое он боготворил, погибнет от его руки, а в сердце Жана, которого он ненавидел всей душой, навечно останется незаживающая рана! И, произнеся страшные слова: «Она будет моей, или я убью ее!» — разбойник выстрелил.

Фэнфэн всегда стрелял без промаха, и Валентина должна была погибнуть. Движения негодяя были быстрыми как молния, но Жан, увидев, как разбойник потянулся к карману, понял, что тот задумал. Он бросился вперед и заслонил Валентину в тот момент, когда прогремел выстрел.

Судья Бувар, капитан, супруги Фуше, Питуа и аббат Фарронвиль вскочили, крича от ужаса. Валентина побледнела, словно ее и в самом деле задела пуля, и, обняв Жана, воскликнула:

— Нет, он не может умереть!.. Господи, где Твоя справедливость?! О, Жан!..

Капитан Бувар, который на своем веку повидал немало ран, бросился вперед и дрожащими от волнения руками осторожно исследовал грудь молодого человека.

Жан по-прежнему стоял и не выказывал ни малейших признаков слабости. Он мягко улыбнулся Валентине и прошептал:

— Спасена!..

Капитан увидел, что жилет юноши порван, и нащупал сквозь него что-то твердое. Это была рукоять пистолета, о которую расплющилась пуля.

— Господь справедлив, — сказал он в ответ на слова, вырвавшиеся у девушки в минуту отчаяния. — Он помешал совершиться чудовищному преступлению.

Валентина, разрываясь между ужасом и радостью, столь быстро сменявшими друг друга, выпустила Жана из объятий и бросилась к графине.

— Неужели никто не видит, — воскликнула она в отчаянии, — моя мать умирает!

Когда мировой судья дочитал ужасное письмо старого Монвиля, госпожа Ружмон не проронила ни слова и, открыв рот, сидела согнувшись, глядя с потерянным видом в одну точку. Крушение всего, чему она верила, ужасные разоблачения, беспощадно открывшие глубину ее заблуждения, совершенно уничтожили графиню. Не находя сил протестовать, потеряв возможность двигаться и думать, она продолжала сидеть и тогда, когда Фэнфэн совершил чудовищное покушение на ее дочь.

Графине показалось, что выстрел, направленный в грудь Валентины, попал в ее собственное сердце и что жизнь покидает ее. В то время как все столпились вокруг Жана, она медленно соскользнула с кресла и в конвульсиях упала на ковер, где осталась неподвижно лежать у ног Кюре из Оборванцев, который тоже сидел как громом пораженный.

Валентине не хватило сил самой поднять графиню, и она воскликнула:

— Жан, Рене!.. Помогите мне!

Молодой человек без всяких усилий поднял на руки несчастную женщину и вынес из комнаты. Валентина и Рене последовали за ним.

Положив графиню на постель, Жан незаметно спустился вниз, оставив больную на попечение девушек, которые стали ухаживать за ней со всей заботливостью, на которую были способны.

За врачом в город послали садовника Пьера Герена. Жан присоединился к гостям и увидел Питуа, своего верного Жако, без памяти целующего старых фермеров, которые плакали как дети.

— Наш малыш, наш дорогой малыш! — рыдала мамаша Фуше. — Наш сынок!

— Храбрый малый, — добавил Фуше, — славный парень, преданный нашему дорогому Жану. А я, признаюсь, так плохо о нем думал! Бог ты мой! Жена!.. Да мы должны на коленях просить у него прощения!

— И я тоже, — сказал в свою очередь судья. — Теперь нет никаких сомнений, что вы невиновны. Сможете ли вы великодушно забыть все зло, которое я вам причинил?