Луи Буссенар - Банда поджигателей, или Бандиты из Оржера

— Есть другой способ добраться до него и уничтожить, — вмешался капитан. — Начнем беспощадно преследовать банду! Тогда мы лишим Главаря орудия, при помощи которого он совершал свои виртуозные преступления.

— Можете рассчитывать на меня… на нас.

— Я не сомневался в вашем мужестве. Жан де Монвиль ни в чем не уступит Блэрио, верно? До завтра, друг мой, я зайду к вам.

— Вы уже уходите?

— Да, я должен как можно скорее послать за Брю. Мне кажется, состояние мадам де Ружмон требует его немедленного вмешательства.

Друзья с жаром пожали друг другу руки и капитан отправился в Базош.

Мировой судья также покинул Ружмон и поспешил к своему коллеге из Ашера, чтобы сообщить обо всем случившемся и обсудить меры безопасности, которые надлежало принять ввиду войны, объявленной Фэнфэном.

Супруги Фуше, хоть и были вне себя от счастья, вновь обретя любимого племянника, а вернее сказать, приемного сына, с замиранием сердца предчувствовали скорое расставание. Они собирались возвращаться на ферму Готе, расположенную вдалеке от любых сколько-нибудь значительных поселений, и опасались мести Фэнфэна. Питуа, который находил выход из любых затруднений, озарила гениальная мысль.

— Ну, чего-чего, а места тут полно, — сказал он тоном человека, много повидавшего на своем веку. — Хватит на целую деревню. Попрошу Блэрио… господина Жана, пусть мадемуазель устроит это… Она такая добрая, любезная, уж найдет уголок, где вы будете и в безопасности, и с нами рядом. Я-то ведь должен где-то жить, ну а вы со мной…

Это и было первой просьбой, с которой Жан обратился к Валентине. Излишне говорить, что ее тут же исполнили.

Встретившись после стольких злоключений и страданий, молодые люди едва успели обменяться несколькими словами, настолько стремительно разворачивались вокруг них события.

Появление Блэрио и Питуа, их невероятный рассказ, потрясающее письмо старого виконта, как бы явившегося с того света, покушение Фэнфэна, самоотверженный поступок Жана, болезнь, поразившая графиню де Ружмон… Все это не оставило места для взаимных излияний. А Жану и Валентине так много нужно было сказать друг другу! Душераздирающие откровения, горячие признания, рассказы о горьких разочарованиях, несокрушимых надеждах, которые выдержали испытание долгой разлукой, клеветой, близостью смерти и устояли несмотря ни на что, ждали своего часа. Чувство долга заставляло влюбленных хранить молчание и удерживало на губах слова, рвущиеся из их сердец, зато с каким красноречием и нежностью говорили их глаза! О, прекрасные мгновения, пережитые вопреки тревогам и огорчениям! О, вершины счастья, маячащие впереди, невзирая на неясное будущее!

Как счастлива была Валентина, уступая Жану часть той власти, которой ее наделили обстоятельства! На все обращенные к ней вопросы — касалось ли это обороны замка, водворения супругов Фуше в маленькой комнатке над службами, распределения обязанностей, выяснения отношений с властями и других дел, требовавших опыта и влияния, — она отвечала:

— Как хотите, Жан! Я уверена, друг мой, вы примете верное решение.

Старый шевалье Фарронвиль, потрясенный драмой, только что произошедшей в гостиной, стоял в полной растерянности и, не в силах собраться с мыслями, наконец решился заметить Валентине:

— Значит, вы разрешаете этому молодому человеку… этому незнакомцу поселиться здесь?

— Это Жан де Монвиль, он спас мне жизнь. Это Жан де Монвиль, и я люблю его. Мы помолвлены уже четыре года… Это чистая правда, дядя, — серьезно ответила девушка. — Не кажется ли вам, что этого достаточно, чтобы он имел право помогать мне и защищать нас?

— Но, дитя мое, люди могут подумать…

— Люди? Кто эти люди и что они могут подумать?

— Ваша мать, к сожалению, не в состоянии принимать решения и говорить, но вы могли бы спросить, что я думаю об этом, или хотя бы предупредить… Так как моральная ответственность… ввиду вторжения в Ружмон постороннего… незнакомца…

Валентина прервала старика с решимостью, удивившей его:

— Дядя, разве я виновата в том, что мне приходится самой все решать? Вы вынуждаете меня напомнить, что все, кто предлагал мне связать судьбу с бандитом, потеряли право рассуждать об ответственности. Открывшие двери Ружмона перед самозванцем не имеют права препятствовать моему жениху, настоящему де Монвилю. Я люблю Жана, и он останется здесь, потому что я так хочу. Как только вы скажете, я представлю его официально…

— Незачем, дитя мое, незачем, — обескураженно отвечал шевалье Фарронвиль, — смелые поступки вашего жениха сами говорят за себя. Я не буду спорить, моя дорогая, вы имеете полное право сами выбирать, с кем идти по жизни. Я люблю вас всей душой и охотно даю свое согласие.

— Благодарю вас, дядя, я не сомневалась в вас, — мягко сказала Валентина, но голос ее был тверд. — Теперь вы лучше понимаете меня, ведь я несправедливо страдала дни, месяцы, годы, а вы не слышали от меня ни одной жалобы! А теперь я хочу сама распоряжаться своей судьбой, ведь от этого зависят мое счастье и жизнь.

Вскоре аббат ушел к графине, и Валентина рассказала жениху о разговоре с дядей и об опасениях старика. Улыбка скользнула по лицу Жана, он нежно поцеловал ей руку и сказал:

— Поговорим теперь о серьезных вещах. Если этой ночью на замок нападут, мы готовы отразить врага. Ваш пес спущен с цепи во дворе.

— Это он помогал неизвестному другу? — спросила улыбаясь Валентина.

— Да, и не он один. Этьен Лелюк, бывший солдат, помогал нам заметать следы, а иногда приносил еду. Не забывайте об этом и будьте добры к нему.

— Мой друг, каждый, кто хоть чем-то помог вам, всегда будет мне дорог. Ваш храбрый Жако счастлив, что встретился с родными?

— Мало сказать, счастлив, он будто с ума сошел от радости! Если бы вы знали, как он почтительно к вам относится, как привязан ко мне…

— Боже, что вам пришлось вынести! Терпеть ненависть, скрываться от осудивших вас мерзавцев, не доверять ни честным людям, ни бандитам! Сколько испытаний, сколько опасностей и лишений! Как долго тянулось это ужасное существование… Расскажите мне все, Жан!

— Да, Валентина, я расскажу вам все с того момента, когда я простился с вами у стен Ружмона. Это был мой последний счастливый день.

— И мой!

Состояние графини не изменилось. Врач вернулся в сопровождении своего коллеги из Базоша. После долгого совещания оба лекаря заявили, что последствия столь серьезного недомогания предугадать невозможно. Симптомы, безусловно, тревожные, но жизнь больной можно спасти, если точно следовать предписаниям и соблюдать меры предосторожности. Графине необходим строгий режим, она должна находиться в полной тишине и избегать любых волнений. Прописав успокоительное, компресс на затылок и примочки к ногам, лекари пообещали вернуться на следующий день и удалились, обнадежив родных графини невнятными обещаниями, которые всегда наготове у опытных врачей.