Луи Буссенар - Банда поджигателей, или Бандиты из Оржера

— Вот видишь, Рыжий, с этого и надо было начинать. Уверен, отныне тебя начнут так обожать, что вскоре ты просто взвоешь.

Несмотря на предшествующие трагические события, несмотря на убитых и раненых, обитатели подземелья вдруг разразились оглушительным хохотом, однако причиной его послужила вовсе не развязка семейной ссоры. Причиной безудержного веселья стал Кривой из Жуи — в одной рубахе, волоча за собой штаны, бандит удирал от Батиста.

Пока Рыжий из Оно вправлял мозги своей буйной половине, жалобно стенавшего Кривого разложили на столе, лицом вниз. Он жаловался, что получил пулю в поясницу, и хирург задрал слегка запачканную кровью рубаху. Не найдя следов ранения, Батист продолжил поиски, для чего ему пришлось спустить с пациента штаны и обнажить ту часть спины, где она уже носит другое название. Тщательно все осмотрев, хирург в качестве первой помощи звучно шлепнул Кривого по заду.

— Ах ты, неженка! Да тебя просто попробовала на зуб собачка… Разве можно так орать из-за какой-то царапины? А ну, брысь отсюда! Уступи место настоящим больным!

Раненый, считавший себя почти покойником, поднялся и, сопровождаемый насмешками и хохотом, на глазах у всех удирал как заяц.

— Следующий, — объявил Батист.

Им оказался Жюльен из Утарвиля, двадцатипятилетний зеленоглазый верзила с каштановыми волосами, бледный, однако с весьма решительным выражением лица. Правой рукой он поддерживал левую — пуля совершенно разворотила ее выше локтя. Разорвав рукав, Батист Хирург осмотрел рану, поднял голову и сказал:

— Бедняга, мне придется отрезать тебе руку.

— Режь! В Монгоне мне дорого за нее заплатят.

Призвав в помощники Жана Канонира, Батист объяснил ему, что нужно делать, и тот, стиснув раненого обеими руками, прижал его к скамье.

— Теперь, дорогой Жюльен, не дергайся и покажи, на что способен настоящий разбойник.

— Режь, — повторил раненый. — А ты, Жан, дай мне свою трубку.

При свете коптящих свечей Батист Хирург отважно сделал надрез, быстрыми и уверенными взмахами отсек изодранную плоть и обнажил кость.

Раненый, продолжая курить и пускать колечки дыма, мертвенно побледнел, однако не издал ни звука. Хирург взялся за пилу, раздался противный скрежет, и вскоре изуродованная рука шлепнулась на пол.

— Готово, — объявил Батист.

Жюльен из Утарвиля хрипло дышал, сжимая зубами трубку, однако не издал ни единого стона. С поразительной ловкостью хирург соединил артерии, клочья кожи и мяса, приложил к культе корпию и, замотав ее тряпками, сказал:

— Ты настоящий мужчина!

— Да, мужчина!.. и настоящий! Черт побери, — утирая со лба испарину, выдохнул Жан Канонир, такой же бледный, как и пациент.

С этого дня Жюльен из Утарвиля стал зваться Жюльеном Одноруким, и именно под этой кличкой прославился как один из самых жестоких бандитов Боса.

— Твоя очередь, Душегуб, — сказал Батист, хлебнув глоток вина. — Ну, тебе повезло, мы сохраним твое копыто, — заключил он, внимательно осмотрев ногу раненого. — Это хорошо, только вот Главарь все равно будет вне себя, когда узнает, что мы потеряли шестерых: Малыша Лимузенца, Франсуа из Эстуи, Красного Камзола, Жри Свой Хлеб, Пистолета и Колченогого Жана. Вдобавок у нас двое раненых, не считая Кривого, у которого пострадал тыл.

— И самолюбие, — удачно добавил Жан Канонир.

— Что ж, крестьяне из Монгона, берегитесь!

Главарь все еще пребывал в Париже. Переговоры, которые он вел, шли далеко не гладко. Напомним, что Фэнфэн отправился в столицу, чтобы любой ценой помешать капитану Бувару осуществить его план. План же этот состоял в том, чтобы направить в Бос отряд легкой кавалерии, который, разъезжая по равнинам, выследил бы разбойников в их логове. Командовать этим отрядом должен был Леон Бувар, бывший офицер армии Самбры-и-Мёза.

Но то ли чиновники, чья продажность давно стала притчей во языцех, внезапно оглохли, то ли посулы Фэнфэна показались им недостаточными, только дело никак не сдвигалось с мертвой точки, и поэтому хозяин замка Жуи не торопился вернуться в свое поместье. Со своей стороны, капитан Бувар отправил два срочных письма — в военное министерство и в министерство внутренних дел. В этих письмах он красноречиво описывал бедственное положение края и настойчиво требовал прислать помощь. Он нисколько не преувеличивал — нападение на ферму Монгон произошло буквально через несколько дней после трагедии в Тупике, и теперь все обитатели провинции не могли опомниться от ужаса.

Разбойники Фэнфэна, конечно, понесли большие потери. Но поражение, причиной которого стало исключительное стечение обстоятельств, лишь озлобило бандитов, которые отнюдь не собирались прекращать разбой. Поэтому жители Ашера не выражали буйной радости по поводу победы над негодяями, а обитатели Монгона удвоили бдительность и предприняли дополнительные меры предосторожности. Тело бандита, утонувшего в луже жидкого навоза, на следующий день вытащили. Его никто не опознал, и разбойника похоронили на общественном кладбище, в углу, отведенном для самоубийц. На этом дело и кончилось. Никаких сведений покойник, разумеется, дать не смог.

Несмотря на постоянные рассказы о зверствах бандитов, госпожа де Ружмон после длительной беседы со старшим Буваром просто сияла от радости. Благодаря усилиям мирового судьи, владелице замка вскоре предстояло обрести утраченное состояние. Бувару пришлось употребить все свое влияние, — а оно было весьма велико, чтобы графиню вычеркнули из списков эмигрантов. Покупатель на ее владения так и не нашелся, мировой судья, рискуя собственной репутацией, выступил поручителем, и, следовательно, вычеркивание из эмигрантских списков означало для графини полное возвращение имущества, как движимого так и недвижимого. Теперь будущее сулило госпоже де Ружмон и ее близким покой и благоденствие.

Кроме того, графиня, подробно расспросившая судью, считала, что теперь знает все о виконте де Монвиле, который за столь короткое время сумел стать своим в здешних краях. По крайней мере сам Бувар считал, что предоставил исчерпывающие сведения.

Несмотря на беспристрастность, проницательность и безупречную честность, судья сам был одурачен гениальным негодяем, как, впрочем, и вся округа, ибо обман был совершен с поистине дьявольским коварством.

Бувару было поручено вести расследование преступления, совершенного на ферме Готе, и после тщательного дознания он совершенно убедился в виновности Жана де Монвиля. Супруги Фуше и их внук официально обвинили Жана, рассеяв своими показаниями последние сомнения судьи. Арестовав подозреваемого, Бувар, несмотря на отчаяние несчастного молодого человека, полностью отрицавшего предъявленные обвинения, не захотел пересмотреть свое решение. Такое часто случается с чиновниками, ведущими расследование. Раз напав на след, они уже не желают сворачивать с избранного пути. Для судьи Бувара, как и для всех окрестных жителей, Жан де Монвиль превратился в грозного бандита Фэнфэна.