Владимир Козлов - Кофе от баронессы Кюцберг

«Мать уже на работе, Полина одна дома. Это немного успокаивает, что допрос будет происходить без свидетелейв».

Он открыл тихо дверь, но в прихожей горел уже свет. Полина была на ногах:

– Что сегодня скажешь? – спросила она, – в карты проиграл, и кареты не подали. Мне это надоело. И с туалетной водой ты меня обманул, я поняла это быстро. Твоя туалетная вода тянет на хорошую месячную зарплату. Врун, врун, больше мне ничего не говори, я собираюсь и ухожу к маме. А после праздников пойду в женскую консультацию и сделаю аборт.

– Ты, что Полина беременная? – обрадовано, спросил он, – а почему молчала?

– Не заслужил, чтобы я с тобой откровенничала.

– Ты мне такую беспрерывную тираду выдала, не дав и слова сказать. Видишь, я пришёл трезвый, значит всё нормально. Но ночевал я в милиции и не по своей воле.

– Это называется нормально, лежбище устроил себе в милиции, – Полина заплакала.

Вовка подошёл и обнял её.

– Не расстраивайся, я говорю всё нормально. Мы вчера сели в такси, а таксист сшиб человека. Ливень сильный был, видимости никакой. Не веришь, спросишь у Сашки Мареки вечером. Нас, как свидетелей забрали и не отпускали, пока следователя не привезли. А нашли его к двум часам ночи. Протоколы писать такая канитель длительная. Пока допрашивали таксиста и Мареку, я поспал немного там на стульях. Больше вызывать сказали, не будут. Ждите, говорят повестки в суд. Жалко таксиста и мужчину. Мужчину похоронят, а таксиста наверняка посадят, не за что.

– Как не за что, человек насмерть задавил? – вытирая глаза, сказала Полина, поверив правдоподобному Вовкиному вранью.

– Я думаю, таксист не виноват, ливень стеной стоял. Откуда этот мужик вылез не известно. Следователь говорит, что дадут ему, лет восемь. А таксист ещё молодой двух девочек школьниц воспитывает.

– Ты завтракать будешь? – спросила Полина.

– Нет некогда, я только побреюсь и отправлюсь на работу.

– А как же ты, не спавши, работать будешь?

– Перетерплю, – буркнул он и вошёл в ванную, закрыв на защёлку дверь.

Сняв свитер, он ужаснулся, увидав себя в зеркале. На шее красовался предательский засос оставленной Надькой. Кровоподтёк огромного размера сидел на самом видном месте и как бы ехидно спрашивал Вовку; «Что приятель прелюбодеяние не всегда сладко»? Он щелкнул себя ребром ладони по шее от злости, и почувствовал жгучую боль по всей спине. Быстро натянув на себя свитер Вовка, побрился и умылся. Облившись туалетной водой, он пошёл к выходу.

– Встречать меня придёшь сегодня? – спросила Полина, засовывая в куртку ему бутерброды.

– Непременно, – чмокнул он её в щёку.

– Подготовься к своей защитной речи, как ты мне будешь объяснять появление дорогостоящей воды у тебя. Мне интересно слушать, как ты слагаешь новые байки. Врун, иди на работу, – закрыла Полина за ним дверь.

Колчак, немного взбодрился тем, что утренний допрос завершился с его преимуществом. «Пыток не было, да ещё бутербродов целый свёрток сунула».

Он вышел из подъезда в приподнятом настроение и мысленно поаплодировал себе за находчивость.

– Каков я молодец и талант артиста во мне заложен, – сказал он тихо сам себе, идя по полевой слякоти, – а Надька, испорченная девочка, готовящая надеть милицейскую форму, издевалась сегодня над моим немым телом. Обязательно надо отпроситься сейчас Она узнает, на что способны мужчины униженные женщиной. Надька долго меня будет вспоминать.

Рассуждая сам с собой, он незаметно дошёл до порта. На работе механик отпустил его без слов в отгул и предупредил, чтобы шестого тоже на работу не выходил. Всё равно по старой привычке работать будут до обеда.

Назад Вовка возвращался по старым следам.

Забрезжил рассвет, дождь успокоился, и только лёгкий ветер щипал его щёки и нос. Он поднял воротник куртки и намотал шарф плотнее на шее.

«Надо что – то купить покушать, – подумал он, – у неё закусить нет ничего».

Магазины были ещё закрыты, и он прошёл дальше своего подъёма в город, где вышел на рынок. Там он купил копчёного сыра с колбасой и пошёл к Надежде с прекрасным настроением. Он знал, что его ждёт в кровати чужая и голая молодая женщина, с которой он сейчас оторвётся по максимуму. И к тому же впереди пять дней безделья. А главное он скоро будет отцом, и Полина поверила его небылицам. Жизненный расклад его вполне устраивал.

Когда он пришёл к Надежде в квартиру, она ещё спала. Он убрал со стола грязную посуду. Нарезал закуски и начал наливать воду в ванну, чтобы помыться. От шума воды в ванной она проснулась и радостно протянула ему руки:

– Я знала, что ты быстро вернёшься. Ты воду наливаешь? Помыться хочешь? – спросила она его.

– Освежусь немного, – ответил он.

– Я с тобой залезу мне тоже надо ванную принять.

Раздевшись в ванной Колчак, погрузился в горячую воду, от чего жгучая боль пронизала его спину. Он пулей вылетел из воды и, повернувшись к зеркалу, увидал часть испещрённой спины. Зрелище было не из приятных. Это была не спина, а художественное полотно, над которым долго и изощрённо работал художник увлекающийся нефигуративным искусством.

В такой позе его застала вошедшая обнажённая Надежда. Увидав его голую и искорёженную спину, она обомлела, приложив ладони к лицу:

– Ой, мама моя родная. Неужели это я тебя изуродовала так? – спросила она. – Я не могла этого сделать, я не помню. Видимо Мой страстный и неукротимый пыл лишил меня здравого рассудка.

– Не бери в голову, это не ты, – сжав ей тихонько двумя пальцами нос, – это я сам себе накарябал пальцами ног, и засос сам себе посадил на шею.

Надежда прикрыла глаза и скрестила на груди руки.

– Мне стыдно, прости? Я исправлюсь, а засос мы сейчас уберём, – сказала она.

Она вытащила лежавшую под раковиной, абразивную шкурку и, прижавшись грудями к его телу начала водить ему ей по кровоподтеку, превратив синяк в сплошное месиво.

– Лучше с производственной травмой ходить, чем со следами неверности на шее, – успокоившись, сказал Колчак.

Она наложила пластырь на разодранное место, после чего Колчак обмылся по пояс и вылез из ванны. За ним залезла Надежда. Поплескав ладошкой себе на лицо, она сказала Колчаку:

– Открой шифоньер. Возьми там большоё полотенце. Оно сверху лежит, и оботрись. А потом придёшь с ним за мной окутаешь меня и унесёшь в кровать? – требовательно сказала она.

– Типичный комиссар, – сказал про себя Колчак, – но ты Надька забыла, что в классе и на улице меня всегда больше слушали, и если бы ты знала, кем я был на зоне, у тебя бы все кудри от ужаса выпрямились или совсем облетели.

Он прошёл в комнату, достал полотенце. Сам, обтираться не стал, а Надежду распаренную, из ванной вынес и положил осторожно на кровать. Она блаженствовала и с полуоткрытыми глазами попросила у Колчака налить ей Шампанского.