Анна Замосковная - Принцесса для императора

Но заходит Император. Он выглядит усталым. Рассеянно кивает Фриде и подходит к постели сына.

Невольно Фрида сравнивает их: злая красота Императора пугает её, напоминает об ужасных рассказах о жестокости этого человека. И так приятна, так согревает её почти девичья красота Сигвальда, что сердце Фриды снова учащает бег.

— Спасибо, что присматриваешь за ним, — роняет Император.

— Это честь для меня, — шепчет краснеющая Фрида.

Она готова сидеть у постели Сигвальда хоть вечность. Думает: «Как жаль, что скоро Мун оправится и сама станет ухаживать за Сигвальдом, а я стану лишней».

Фрида ниже склоняет голову, чтобы скрыть слёзы.

***

Дорога к дворцу на скале переполнена стражниками. Я неторопливо поднимаюсь, удаляясь от выкаченных людям бочек вина, шальных очередей к дармовой выпивке и криков толпы «За здоровье Императора!»

Мне совершенно не нравится, что Сигвальда придётся оставить в доме внизу на несколько дней, пока достаточно срастутся осколки костей. Не нравится, что по нормам семейного права Мун должна жить рядом с ним. Конечно, если заговорщики ещё остались, их должна охладить публичная казнь, но нельзя гарантировать, что какой-нибудь безумец не покусится на неё.

Мы убрали заговорщиков, но у них остались друзья и родственники, они могут отомстить.

Фероуз опережает меня на полшага:

— Ты так щедр после поимки врагов, что народ может притащить тебе ещё заговорщиков, чтобы хорошенько отпраздновать их поимку.

— Это не смешно, — ворчливо отзываюсь я. — Мне пришлось убить магов, полководца, богатых землевладельцев. Это удар по Империи.

— Кстати о магах. — Фероуз сверлит меня пристальным взглядом. — Что ты решил о нашем младшем, Гарде?

— Не могу оставить его придворным магом. Не сразу. Но если хочешь, снова бери его в помощники.

Он кивает. Моё предложение более чем щедрое. Продолжаю:

— Двух новых придворных магов выбери на своё усмотрение.

— Не будешь их проверять?

— Ты же знаешь, что я тебе доверяю. Не смотря на ошибку с Борном.

Я задумываюсь о безопасности Мун: ей лучше остаться во дворце. Но она должна быть рядом с Сигвальдом, нужно поддерживать их взаимные чувства. Только в городе, где Сефид ослабевает, охранять Мун сложнее… Снова думаю о возможном появлении новых заговорщиков или мстителей, и вдруг понимаю: эти страхи продиктованы желанием оставить Мун рядом с собой.

Будь это другая девушка, даже тысячу раз принцесса, я бы уже разбудил её и отвёл к Сигвальду, потому что жена должна быть рядом с мужем, особенно если от чувств этой жены к мужу зависит моя жизнь.

Воспоминание о проклятии помогает опомниться, откинуть глупые романтические переживания. Ускоряю шаг, чтобы быстрее, пока полон решимости, сделать так, как нужно, а не так, как хочется.

Чувствуя мой настрой, Фероуз отступает. Я проношусь через большой двор, взлетаю на крыльцо. Стремительно миную коридоры и лестницы, распахиваю двери в свою спальню.

Мун стоит в лучах света спиной ко мне. Золотое платье, жёлтые волосы — она будто соткана из золота и солнца.

Поворачивается. Смотрит в глаза, опускает веки, но этот краткий взгляд обжигает меня, и решимость отправить её к Сигвальду уходит водой сквозь пальцы.

Не хочу.

— Беги. Ты должна уходить, спрятаться. Трон Викара — не место для чужаков, у них дурная кровь, — шелестит прямо в ухе, зудит, проникает в меня рокочущими волнами. — Император — враг. Беги от него, беги, ты же помнишь тайный ход, убегай!

Меня утягивает во тьму, я дёргаюсь, вскрикиваю и открываю глаза: сумрачная спальня чужого дома. Приходящая за этими мучительными сновидениями тоска льдом вкрадывается в грудь. Как я от них устала.

Тусклый серо-голубой свет проникает между занавесками. Значит, сейчас раннее утро. В доме Октазии я бы уже завтракала перед новым рабочим днём.

Закрываю глаза. То, что меня спасли благодаря бывшей хозяйке, и спустя неделю не укладывается в голове. И невыразимо жаль, что Марсес погиб. Я видела Октазию после этого — резко постаревшую, потухшую. Она приходила извиниться передо мной и Сигвальдом. Он обещал помочь в устройстве браков её дочерей. Октазия благодарила, но вяло, и мне очень хотелось сказать, что ей надо жить ради своих двойняшек. Только в первый момент я на это не осмелилась. Решилась, когда она уже покинула спальню, где Сигвальд принимал гостей.

Я бросилась за ней, догнала в коридоре и порывисто обняла, прошептала:

— Спасибо. У вас остались дочери, будут внуки…

Но Октазия высвободилась из моих объятий и поспешила прочь, шелестя подолом чёрного платья. Я смотрела ей вслед, понимая, что горе потерявшей сына матери слишком необъятно, убийственно и страшно, и никакие благодарности его не уменьшат.

Думать об этом больно, я открываю глаза.

В моём сердце не осталось обид на Октазию. Она могла и, пожалуй, любила унижать, но не продавала нас на потеху мужчинам, а её сын меня защитил, поэтому её расплата за причинённое зло кажется мне чрезмерной. Жалко её.

В надежде избавиться от тоскливых мыслей, поворачиваюсь на бок. Рядом беспробудно спит Сигвальд. Его тоже жалко: он чуть не до слёз огорчился, узнав, что заговор возглавлял его дед. Повреждённая нога лежит в деревянных фиксаторах. Я приподнимаюсь, натягиваю край одеяла на обнажившуюся стопу мужа.

Он причмокивает, пытается перевернуться на живот, но тиски мешают, и он затихает в их непреклонных объятиях. Кости достаточно сцепились для переноса во дворец, и сегодня мы вернёмся под крыло Императора.

Меня будто ударяет, я поднимаюсь. Ноги утопают в мягком ковре, я набрасываю плетёную из белого пуха шаль и прохаживаюсь из стороны в сторону.

Возвращаться страшно, ведь Император злится на меня за этот заговор. Он с таким сердитым выражением лица рассказал о ране Сигвальда и последствиях, был таким мрачным, когда вёл меня сюда. Понимаю, его единственный сын пострадал во время моего похищения, но я в этом не виновата! И так тяжело, что Император, когда навещает сына, меня удостаивает лишь безразличными приветствиями.

Если во дворце Император продолжит вести себя так холодно, я не смогу спокойно жить. Что делать с его неприязнью? Как исправить?

Дверь приоткрывается. Фрида смотрит на постель, тут же шарит взглядом по комнате. Я улыбаюсь бледной, не выспавшейся сестре. Её, похоже, тоже мучают дурные сны. Или она не избавилась от привычки вставать рано.

Подхожу к дверям, шепчу:

— Сходим перекусить?

Фрида кивает. Подхватив её под руку, закрываю за нами дверь. Караульные неподвижно стоят вдоль коридора. В этом доме слишком много охраны, но я начинаю привыкать.

На кухне суетится кухарка и сонм её помощниц. Завидев нас, все склоняются в поклоне. При нас они нормально работать не смогут, и я с сожалением прошу принести нам молоко и что-нибудь сладкое в гостиную.