Анна Замосковная - Принцесса для императора

Моя страсть захлёбывается в нежности. Страх в глазах Мун пристыжает. Отпускаю её руку, прошу:

— Посиди со мной.

— Хорошо, — кивает Мун и смотрит на стол, на кубок. — Что-нибудь случилось?

Пожимаю плечами. Не объяснять же ей, что я, кажется, способен влюбляться, и это безмерно меня огорчает. Хотя, конечно, пью я не поэтому.

— Сегодня день поминовения моих родителей. — Наливаю вина в кубок. — Выпить достаточно по кубку за мать и отца, но я немного увлёкся.

— Они умерли в один день?

— Да. Их убили мои соперники. И братьев, сестёр, бабушку с дедушкой. В общем, всех ближних родственников, которые у меня были.

Прикрываю глаза. В висках стучит мысль: «Из-за меня погибли все её кровные родственники».

Отставив кувшин, обхватываю ножку тяжёлого кубка и протягиваю Мун. Смотрю на тёмную, мерцающую поверхность красного вина.

— Помяни и своих родителей. Они умерли не в этот день, но… — Снова сжимаю её ладонь. Не хватает только смелости посмотреть ей в глаза. — Прости меня. Если бы можно было победить, не тронув твоего отца, я бы так и сделал.

Мун молчит. Её рука в моей ладони сжимается. Другую она стискивает между колен. Ниже склоняет голову.

— Ты меня ненавидишь? — прямо спрашиваю я. Прикрываю глаза и качаю головой. — Не отвечай. Не стоит.

Даже если она скажет «нет», не поверю: у меня такая репутация, что в ненависти признается лишь безумец.

Ладошка Мун выскальзывает из тисков её колен, ложится на моё плечо, скользит.

— А я ведь не до конца поверила про рабство и клеймо.

По коже бегут мурашки. Закрываю глаза. Глубоко вдыхаю, наслаждаясь заполошным сердцебиением, щекотным ощущением внутри и накатившей на меня лёгкостью. Кажется, будто за спиной раскрываются крылья…

Мой порыв обхватить Мун и прижаться к её губам прерывает громкий стук в дверь.

Открываю глаза, и снова наваливается тяжесть обыденной жизни. Отпускаю руку Мун и громко разрешаю:

— Входите!

***

— Беги! Ты должна сбежать из дворца! — Неведомая сила тянет прочь.

Отбиваюсь со звериным упорством, молча. Знаю, если приложить усилия — вынырну из кошмара.

— Не хочу! — вдруг кричу и просыпаюсь во дворце. Оранжевые блики восходящего солнца покрывают стену яркими пятнами.

Хочется вырваться из туго спеленавшего меня одеяла, но я справляюсь с ужасом и высвобождаюсь медленно, стараясь не разбудить посапывающего Сигвальда.

Сажусь. Руки дрожат. С трудом наливаю воду из графина на столике в кубок. Металлическая кромка несколько раз ударяется о зубы, прежде чем начинаю пить.

Этот повторяющийся кошмар сводит с ума.

Это предупреждение из будущего или отголоски прошлого? Возможно, это кричали моей матери-королеве, когда она уносила меня из дворца.

Сглатываю.

От дурных снов надо искать спасения в храмах или у лекарей, но хочется просить о помощи Императора. Стискивая кубок, закрываю глаза. Разговор накануне был странным, и вроде хорошо, что его прервали какие-то известия с границы, но на сердце осталась тяжесть, и кажется, её можно было развеять, если бы мы продолжили беседу.

Встряхиваю головой: негоже думать об Императоре, наша беседа наедине и так неприлична, ещё немного, и по дворцу поползут слухи.

Поставив кубок на столик, ложусь в кровать. Придвигаюсь к Сигвальду. Его кожа пахнет молоком и розами. В красноватом сумраке раннего утра он красивее, резкие тени придают ему мужественности. Но моё сердце бьётся ровно. Не представляю жизни с этим юношей, не представляю его своим мужем.

А пора бы.

Закрываю глаза в надежде уснуть и не слышать больше рокочущего приказа: «Беги!»

Мысли накатывают мягкими волнами, в них кружится образ Сигвальда, его улыбка, глаза — пытаюсь отыскать в них хоть что-нибудь притягательное, но сердце по-прежнему ровно стучит. Только угасающее понимание «У них цвет как у Императора» на миг озаряет моё сознание, согревает, но я уже лечу во тьму сна.

***

Голова раскалывается. Смотрю на роспись на потолке, и кажется, узоры по нему ползают.

Фероуз опускается в кресло напротив моей софы, шелест его тяжёлой одежды оглушителен. Вздыхаю. Устало произношу:

— В следующий раз, если буду делать глупости, тресни меня по голове.

— Это ты о том, что послушал Ингвара и не стал усиливать пограничные войска на северо-западе, а теперь племена варваров настолько обнаглели, что напали на наше поселение?

— Нет, я о том, что в следующий раз, если скажу, что не способен влюбиться, можешь ударить меня по голове.

— Аа, — кивает Фероуз. — Непременно учту твоё пожелание.

Головная боль усиливается, мне так плохо, что хочется забыться, но я говорю, чтобы отвлечься от мечтаний о Мун:

— Как думаешь, если один раз влюбился, второй смогу?

— Конечно.

— А когда?

Сухой смех Фероуза бьёт по больной голове. Отсмеявшись, пофыркивая, он выдавливает:

— А я откуда знаю? К тому же это ты у нас признанный специалист по женщинам.

— Если только по любовным утехам с ними. А с Мун иначе. Мне вроде даже страшно к ней прикасаться — такая она хрупкая и нежная. Хочется её защищать, а не гонять в постели. Чувствую себя каким-то девственником трепетным.

— Это к лучшему, если учесть, что жена она не твоя.

В груди отдаётся болью, вздыхаю:

— Я дурак.

— От ошибок никто не застрахован.

Искоса смотрю на Фероуза: он очень серьёзен.

— Зачем ты пришёл? — Приподнимаюсь на локтях. — Что-нибудь случилось?

— О вас с Мун уже поговаривают.

Вскидываю брови. Фероуз продолжает:

— Это так, к сведению. А пришёл я потому, что нашёл тебе придворных магов. Хотел, чтобы ты решил, принимать их или нет.

Неохотно поднимаюсь с софы и направляюсь в комнаты:

— Сейчас приведу себя в порядок и посмотрю твой выводок.

Оказавшись в комнате для одевания, поворачиваюсь спиной к зеркалу, с замиранием сердца смотрю через плечо. В первый миг кажется, что от печати проклятия не осталось и следа. В груди холодеет, вспыхивает надежда: «А не попытаться ли её соблазнить?»

Но в свете солнца золотом вспыхивает тонкая полоса, последний след стебля.

«Сигвальд дурак! Я бы справился лучше».

И как я додумался поручить соблазнение девушки этому мальчишке?

Не попробовать ли всё переиначить в оставшиеся мне почти три недели?

Но страх смерти крепко сжимает внутренности: если сердце Мун будет разрываться между двумя мужчинами, оно может никому не достаться, и тогда мне конец.

***

«Бедная Фрида», — сокрушаюсь я, но сбегаю из наших с Сигвальдом комнат, оставив её с вежливым интересом слушать его, пока дышу свежим воздухом.

Стражники закрывают за мной двустворчатые двери.

Я сослалась на головокружение и желание пойти в сад, но правда в том, что если я ещё раз услышу поэму о взятии Вегарда, меня стошнит.