Анна Замосковная - Принцесса для императора

Да и любовные оды порядком надоели.

Караульные невидяще смотрят перед собой, но мне неловко стоять под их присмотром.

Подобрав длинный шёлковый подол, направляюсь в сад. Золотая вышивка покалывает ставшие слишком нежными ладони, шею щекочут завитки выпущенных из высокой причёски прядей. На душе муторно: почему я не могу полюбить мужа? Он красив, образован, добр, но чем дальше, тем неприятнее мысль о близости с ним, о совместной жизни.

Нет, я не желаю ему ничего плохого, но как же хорошо, когда его нет рядом.

Иду по коридорам, в которых по-прежнему слишком много стражников. Меня надёжно сторожат — не убежишь, не спрячешься. Всегда у кого-нибудь на виду. И в саду будет то же самое, а так хочется уединиться ненадолго.

И вроде я принцесса, а настоящего спокойствия нет, ведь слуги всегда находятся поблизости, чтобы исполнить любой мой каприз. И это раздражает. Из-за кошмаров последнее время я слишком часто злюсь, это бесконечное требование «Беги!» даёт плоды — я хочу бежать из дворца, меня тянет прочь. Может там, за его пределами, я наконец высплюсь спокойно?

Желание сбежать ослепляет меня, я иду в сад, но почему-то оказываюсь возле библиотеки.

Мне нечего там делать, ведь читатья не научилась. Собираюсь развернуться, но так не хочется выглядеть глупо перед стражниками, сторожащими коридор, и я решаю для вида заглянуть внутрь, может даже прихватить для Сигвальда что-нибудь непоэтическое.

Библиотека пронизана солнечным светом. В запахе книг есть что-то умиротворяющее. Свет золотит вереницу столов вдоль окон. Тихо и никого нет.

Как выбирать что-то, если я не могу читать?

Взять наугад?

Подхожу к полке. Осторожно касаюсь переплётов. Их кожа приятно льнёт к пальцам, я почти сожалею, что неспособна узнать тайны этих кладезей мудрости.

— Ищешь, что почитать? — Властный голос Императора пронизывает меня до мурашек, до дрожи.

Невольно стискиваю корешки. Не оборачиваясь, но чувствуя спиной близость Императора, поспешно мотаю головой, и пряди снова щекочут шею:

— Я… н-не умею.

— Сигвальд разве не учит тебя грамоте?

Сдерживая дрожь, качаю головой. Император вздыхает:

— Да, он довольно нетерпелив и непоследователен во всём, что не касается поэзии… Ладно, садись, будешь учить алфавит.

Резко оборачиваюсь: Император уже отступил в сторону. На этот раз он не в привычных шароварах, а в длинной рубашке с золотой бахромой, через плечо перекинуты складки пёстрой накидки до середины колена, она держится на могучем теле широким поясом с драгоценными камнями. Наверное, Император принимал послов или был в храме. Он указывает на свой стол за стеллажами.

— П-прямо се-сейчас? — Ненавижу себя за этот трепет.

Нужно справиться, справиться с эмоциями. Опускаю взгляд и, сцепив пальцы, произношу:

— Простите, вы сильно меня испугали.

Император молчит. Вздыхает:

— Прости, больше не буду подкрадываться сзади… Хорошо, что под рукой у тебя не было ничего тяжёлого.

Щёки обжигает румянцем:

— Вы долго будете припоминать мне вазу?

— Это были незабываемые впечатления, — насмешливо произносит он своим чарующим сильным голосом. — Идём.

Нет сил противиться, я следую в его укромный закуток. Император указывает на стол рядом со своим:

— Садись.

Усаживаюсь на предложенное место. Одежда Императора шуршит совсем близко. Мне так тревожно, неловко, — «А не выбились ли волосы из причёски? Не помялось ли платье? Идёт ли оно мне?» — странно, что не могу повернуть голову, просто смотрю на столешницу. На неё ложится лист с тремя буквами, разобранными на чёрточки по очерёдности их написания и картинками под ними. Листок придавливают пальцы Императора — ухоженные, а на тыльной стороне ладони — едва заметная полоска шрама.

Неожиданно для себя касаюсь этого слабого следа и шепчу:

— А это откуда?

Помедлив, Император отвечает:

— Не помню, если честно.

Он очень близко ко мне, я чувствую плечом жар его тела, запах корицы и пробивающееся через него отголоски винных паров. Воспоминание о том, как мы сидели на одной софе, и я касалась его горячей кожи и следа клейма, вырывают меня из реальности. Мы были так близко…

— Начни с этих трёх букв, — будто издалека доносится голос Императора. Его рука высвобождается из-под моей, на столе появляются листы бумаги, письменные принадлежности. — Попробуй их писать. Пару страниц — и научишься.

— Это очень дорого, бумага… — бормочу я, чтобы как-то усмирить чувства и мысли, сосредоточиться на делах.

— Ты принцесса, тебе можно. Это «Ала» «Бэр» «Вей», пиши их и повторяй названия. Читаются в текстах они по первым звукам названия. Дерзай, я в тебя верю.

Его горячая ладонь скользит по моему плечу, и Император отступает. Садится за свой стол рядом с моим.

Сглотнув, беру перо дрожащей рукой и пытаюсь сосредоточиться на деле. Буквы скачут перед глазами, но я делаю усилие, и начинаю повторять письменные упражнения.

***

В который раз я поражаюсь многообразию чувств, ранее мне неизвестных или просто забытых. Казалось бы — я взрослый мужчина, мои отношения с женщинами должны носить определённый интимный характер, а я наслаждаюсь возможностью просто находиться рядом.

Удовольствие отрываться от бумаг и видеть Мун, старательно выводящую буквы, беззвучно шепчущую их названия, оказывается слаще наслаждений, которые дарят искусные наложницы.

Кстати, я их давненько не навещал. Кажется, с нашего памятного знакомства с Мун. Может, поэтому её близость действует так сильно?

Время идёт уже за полдень. В очередной раз поднимаю взгляд, чтобы полюбоваться Мун: высокая причёска делает её старше, но выпущенные пряди добавляют образу лёгкости. Белоснежное с золотой вышивкой платье подчёркивает высокую грудь… Мун уже несколько часов сидит рядом, пора отпустить её к Сигвальду, но вместо этого я спрашиваю:

— Отобедаешь со мной?

Мун приподнимает голову. Закусывает соблазнительную губу.

— В саду, — поясняю я. Неохотно добавляю: — Если хочешь, можем вынести Сигвальда. Свежий воздух пойдёт ему на пользу.

— Не хотелось бы его тревожить. Вдруг что-нибудь сместится…

Его кости уже достаточно срослись, чтобы не слишком этого опасаться, но я сам не хочу видеть рядом с нами Сигвальда, поэтому киваю:

— Ты права, Мун… Ты хорошая жена.

Она шире раскрывает глаза. Неужели уловила невольно прозвучавшую в последних словах горечь? Непривычный стыд захлёстывает меня, говорю:

— Если не хочешь…

— Для меня будет честью отобедать с вами, — церемонно соглашается Мун.

Протягиваю ей руку. Сердце трепещет, прикосновение маленьких пальчиков, испачканных чернилами, ускоряет его стук. А я счастлив, по-глупому счастлив просто потому, что ещё на какое-то время Мун будет принадлежать мне, будет сиять для меня.