Анна Замосковная - Принцесса для императора

И падает в руки Императора. Запоздало кричит.

— Ну тихо-тихо! — приказывает Император. — Всё хорошо.

Он поворачивается ко мне. Его плетёное кресло лежит на боку. Фрида растерянно хлопает ресницами, и только Сигвальд не кажется слишком удивлённым скоростью реакции отца.

Всхлипнув, мальчишка разражается рыданиями, подвывает. И Император, этот почти всемогущий воин, теряется.

— Тихо-тихо, — менее уверенно просит он.

— Меня батя убьёт, — воет мальчишка.

— Не убьёт. — Император хочет отпустить его на землю, но тут на дорожку выбегает усатый стражник и, опустившись на колено, тараторит:

— Простите его, ваше величество. Жена моя умерла, не с кем было оставить, я его в караульной запер, а он… Простите, больше не повторится.

Мальчишка взвывает громче.

— Ничего страшного, — грустно улыбается Император. — Я не возражаю, если он будет иногда гулять в саду или наведываться к кухаркам. Только пусть на деревья не залезает.

— Не будет, — клянётся стражник.

Император ставит мальчика на землю и легонько подталкивает. Тот, шмыгая носом, осторожно идёт к отцу.

— И не надо его наказывать. — Император оправляет рукав. — Он и так достаточно испугался.

Стражник кивает, и мальчишка бросается к нему, повисает на шее. Император провожает семью задумчивым взглядом. Всё же он добрый. И ценит жизнь. Зря говорят, что он кровожадное чудовище. Сколько же гадостей о нём говорят, а на самом деле он… милый. Непонятный, полный силы, порой опасный, но есть в нём что-то до крайности располагающее. И смущающее тоже…

Император проходит пятнадцать метров, отделяющих его от нашего стола, поднимает кресло и садится. Фрида смотрит на него круглыми от ужаса глазами. Император едва заметно ей улыбается.

А я снова смотрю на дерево. Как Император оказался там столь быстро? Это невозможно…

Изумлённо его оглядываю, но Император наливает себе и принцу травяной отвар, будто нарочно избегая на меня смотреть.

И странной кошки нет, будто её и не было.

Желание Императора пообщаться разбивается о сковывающую нас неловкость. Попив травяного отвара, он ссылается на дела и уходит. Мы с Фридой против воли выдыхаем.

Если Сигвальд и замечает наше состояние, то никак этого не обозначает. Он снова заговаривает о поэзии, о любовной лирике.

«О любви он лучше декламирует», — невольно думаю я, ведь голос и внешность Сигвальда созданы, чтобы говорить о любви.

С полуулыбкой слушаю переливы сладких слов. В саду щебечут птицы. Так спокойно, что на какое-то время забываю о заговорах, о страхе Фриды перед Императором и даже о том, что он оказался под деревом невозможно быстро, хотя, наверное, он просто увидел мальчика раньше и пошёл к дереву, просто я этого не заметила.

Один на один с Фридой мы оказываемся только вечером, когда я провожаю её в приготовленные ей покои напротив наших с Сигвальдом.

Отпустив служанок, усаживаю Фриду на полную подушечек софу, сажусь в кресло напротив и прямо спрашиваю:

— Император делал тебе непристойные предложения?

В ожидании её ответа сердце пропускает удар. Тёмные глаза Фриды широко раскрываются, она мотает головой:

— Нет, конечно, нет.

— Тогда почему ты его так боишься? Почему дрожишь?

Она ещё сильнее округляет глаза и испуганно шепчет:

— Это же сам Император. Он… он… такой страшный, аж мороз по коже.

— Страшный? — Отодвигаюсь от неё. — Разве? Он вроде…

Не договариваю «красивый». Фрида хлопает ресницами, наклоняется ко мне и шепчет:

— А ты не боишься, что он и тебя убьёт, как короля с королевой?

Мотаю головой.

— А я бы боялась, — шепчет Фрида и сжимает мои пальцы. — Особенно теперь.

— Почему?

— Мне кажется… — Воровато оглядевшись, Фрида приникает к моему уху и жарко шепчет. — Я думаю, Император владеет даром магии.

— Что?!

Фрида зажимает мой рот ладонью и снова шепчет:

— Когда он рванул к мальчику, он на несколько мгновений почти растворился в воздухе, а потом оказался под деревом. Обычные люди так не могут.

Сердце холодеет: если Фрида права, то Император скрывает свой дар, и что он сделает с ней если поймёт, что она видела его тайные способности?

— Ты будешь молчать? — Вглядываюсь в её глаза.

— Конечно. Я же не дура.

Крепко накрепко обнимаю её и громко произношу:

— Как хорошо, что ты здесь.

Мы ещё немного болтаем о нарядах, тканях восточных провинций, и я покидаю комнаты Фриды.

Застываю в коридоре между двумя постами стражников, приставленных к спальням моего мужа и сестры.

Император догадался, что она видела его силу? И если да, что сделает?

Я должна защитить сестру, но если он всё же не понял? Не сделаю ли просьбами хуже?

Постояв в нерешительности, я всё же направляюсь в покои Императора. Они так близко, что я не успеваю передумать, прежде чем стучу в золочёные двери и слышу глухое:

— Войдите.

Стражники раскрывают створки, и я шагаю в переполненную запахами благовоний комнату. Сотни свечей стоят на столиках, стекая в полукружья подсвечников ароматным воском. Несмотря на буйство огня, в комнате будто темно, всё в тревожном багрянце.

Император сидит на софе напротив двери. Сидит в одних шароварах, облокотившись на широко расставленные колени. Перед ним стол с огромным золотым кубком и кувшинами. Потемневшие глаза Императора странно мерцают.

— А, это ты, — тянет он и откидывается на спинку софы.

Мускулы перекатываются под испещрённой шрамами кожей. Я должна смутиться, но вспоминаю рассказ о рабском клейме, и меня невыносимо тянет подойти и увидеть его своими глазами.

— Я не помешаю? — тихо произношу я.

Но Император слышит, глухо отзывается:

— Ты мне никогда не мешаешь, Мун. Мы же семья. — В голосе чувствуется насмешка.

Делаю несколько шагов к нему. Улавливаю среди дыма благовоний яркий запах вина. Останавливаюсь.

— Что-нибудь случилось? — продолжаю подходить, выискивая на его плечах подходящий по размеру шрам.

— Нет.

— Когда всё в порядке — не пьют в одиночестве. — Останавливаюсь рядом с софой.

На плече Императора застарелое пятно шрама размером с яйцо. «Значит, не солгал», — думаю со странным, непонятным чувством.

Моё запястье оказывается в тисках сильных пальцев. Рывок — и я уже сижу рядом с Императором.

— Выпей со мной, — глухо просит он.

И его голос утопает в бешеном стуке моего сердца. Кажется, оно выскочит из груди. Глаза Императора слишком близко, в них нет легкомысленной яркой зелени, они тёмно-зелёные, сумрачные, бездонные…

Мун слишком близко. И это блаженство. Странное блаженство даже не обладать женщиной, а просто находиться рядом, дышать с ней одним воздухом и, сжимая тонкое запястье, чувствовать трепет её пульса.