Клод Фели-Брюжьер - Азия в огне

— Он есть. Я его видел и слышал, как об нем разговаривали!

Меранд задыхался.

— Говорите же, что вы видели и слышали!

— Успокойтесь! Вот, в чем дело. Вы знаете, что меня часто, по моей специальности, зовут в императорский дворец. Меня требовали даже к самому Тимуру полечить его контузию. Верите ли вы? Я держал язык за зубами при нем и гордо, не вымолвив ни слова, исполнил свою обязанность врача. Можете меня поздравить! И вот, третьего дня, во внутреннем дворе, в одной из галерей, мне казалось, что я заметил европейца — с рыжими усами, с горбатым носом, худого, в полотняном шлеме, тип англичанина. Я замер. Значит, подумал я, у него есть еще пленные европейцы. Я ничего не сказал даже вам — можете меня еще раз поздравить! Но это мешало мне спать. Кто — этот европеец. И вот, вчера ночью, я вышел на террасу подышать чистым воздухом. Все спало, или представлялось спящим. Часовой, стоявший у нашей террасы — тоже спал. Они так убеждены, эти люди, что мы не можем убежать! Внезапно странный шум поразил меня — казалось, что где-то работали крылья ветряной мельницы или парового винта. Звук доносился издалека, но совершенно отчетливо. Я вытаращил глаза, насторожил уши — ничего не заметно! Вдруг я различил над белыми домами Самарканда, на высоте нескольких сот метров, продолговатую тень. Какой-то пыхтящий предмет опустился на одну из площадей. Но луна светила достаточно ярко, чтобы мои докторские глаза могли поставить диагноз, что это — аэронеф! Меранд, Тимур обладает аэронефом, и этот англичанин — его капитан!

— Это возможно и, разумеется, это большая удача, что вам удалось его видеть. Но, увы! Этот англичанин, несомненно, на службе у Тимура, и наше положение не меняется. Наоборот, я даже думаю, что существование этого европейца может его только ухудшить!

— Кто знает!.. Подождите же, чем это кончилось. Взволнованный, изумленный, я продолжал смотреть, как надо мною, на террасе, в тени которой я находился, раздался английский говор. Шесть месяцев я не слышал этого языка и, на этот раз слушал его с положительным удовольствием. Кто же был этот другой, кто беседовал с моим англичанином… Это мог быть сам Тимур. Я не все мог расслышать, так как это было довольно далеко. Все-таки, мне удалось уловить следующее: «Вы уверены, что сумеете взять направление, куда следует?»«Да» «Сколько ящиков с электритом может он поднять?» Ответ от меня ускользнул, но следующие две фразы определили мне, что представляет из себя этот англичанин: «Мы направляемся к Константинополю. Вы заберете аэронефы и отправитесь вперед». Это было все, но этого было достаточно. Я, значит, действительно видел аэронеф, орудие войны — и у него есть их несколько, целая эскадра! Они везут электрит. Вы знаете лучше меня разрушительное действие этого новоизобретенного взрывчатого вещества. Теперь, Меранд, подумайте — как воспользоваться всем, что я сообщил. Я свое дело сделал!

— Вы хорошо поступили, друг мой, что никому не рассказали об этом, кроме меня одного. Теперь мы знаем, что есть один способ, хоть и чрезвычайно невероятный, испробовать — нельзя ли будет бежать. Предоставим Провидению указать нам подходящий момент для этой попытки. Однако, я вижу, что Тимур ничем не пренебрегает. Он обладает умом удивительно практическим для татарина. Подумайте о железной дороге, которую он провел от Каи-Су до Лоб-Нора и до Памиров, вспомните о тысячах кули, прокладывающих рельсы и таскающих вагоны. И у него есть аэронефы! Как эти сооружения были переправлены морем?! Всякое государство оберегает свои моря с такой ревнивой тщательностью! Построить их — это было, пожалуй, еще возможно даже в самом Китае. Но тайна управления ими, этот электромотор Ренара, подобного которому создать не сумел никто, и благодаря которому мы могли выйти победителями в последней континентальной войне!.. Ах, если бы мы могли овладеть этим аэронефом! Я, кстати, умею им управлять!

— Мы им овладеем, мы — купно с англичанином! — заявил Ван-Корстен: — Увы, мосье Тимур лишится верного слуги!..

И мужчины крепко пожали друг другу руки.

Расставшись с доктором, Меранд ушел к себе в комнату, расположенную рядом с большой залой, в которой проводили большую часть дня пленники. Они занимали часть павильона, где некогда помещался русский генеральный штаб, пристроенного к обширному древнему дворцу эмиров, где жил губернатор, и была его канцелярия. Оба здания сообщались между собой. Восточный фасад, с узкими окнами в глубоких нишах, возвышался над глубоким рвом. Ход из павильона на площадь шел через большой, весьма тенистый садик, окруженный каменной стеной, утыканной железными остриями. Пленники были помещены в апартаментах восточного фасада, внутренней своей стороною выходящего во двор, упирающийся в другое крыло дворца. Они не могли выйти на площадь иначе, чем пройдя через этот внутренний двор и через залы другого крыла, занятого под кордегардию. Двое часовых бессменно стояли во дворе, один на террасе с видом на Самарканд. Европейцы имели право во всякое время дня и ночи прогуливаться по двору и по галерее, окаймляющей его, но появляться на террасе им было разрешено только с наступлением ночи. Каждому из них была отведена комната с заделанным решеткой окном, выходящим на ров. На площадь им было запрещено выходить, да если бы они и вышли, то рисковали быть изрубленными какими-нибудь фанатиками.

Эти подробности необходимы для того, чтобы выяснить положение пленников и те предосторожности, которые были приняты, чтобы помешать всякой их попытке к бегству. Они были заключены между пропастью и площадью. Над павильоном находились укрепленные темные, но сухие подземелья, где русские хранили провизию и оружие. В данный момент они были пусты. В эти подземелья проникал слабый свет лишь через отдушины, сделанные в скалистой стене рва. Часть дворца занимал Тимур со своими офицерами — часть была отведена для женщин. Внутренняя галерея, украшенная колонками, тянулась вдоль стен дворца на уровне террасы павильона, с которой он сообщался дверью, обыкновенно запертой на задвижку. Днем по этой галерее расхаживала стража, ночью она обыкновенно пустовала. Проникнуть в галерею было невозможно извне, так как к ней не вела никакая лестница.

Было одиннадцать часов, когда Меранд вошел к себе. До его слуха долетел далекий шум празднества, и зарево иллюминации бросало свой отблеск к нему в окно.