Эдлис Сергрэв - История яхты «Паразит»

Вегетарианец прижал к сердцу бледные, как алебастр, руки.

— Клянусь Гавром и святым Николаем…

— Довольно, Анна! — звенящим, как сталь, голосом произнес Корсар Чернобородов. — Клянусь моей бородой, узнаешь ли ты эти штаны?

Павел Чичиков бросил взгляд на свои клетчатые брюки, в поясе которых были зашиты сребреники. Последние красящие вещества сошли с лица его, как снег под весенним солнцем; в ужасе лязгнули его коленные чашки, и обморок ли, смерть ли дали ему короткое ли, долгое ли успокоение.

— Унесите предателя! — гордо и брезгливо сказал капитан. Глаза его скользнули по безмятежному горизонту. Спокойствие было разлито в природе, и маслянистую гладь моря еле морщил легкий зефир. Долинский задумчиво подошел к Корсару, положил ему руку на сердце, постоял в такой позе около минуты и затем упал к нему на грудь.

— Братишка! — завизжал он, — товарищ настоящий капитан, пожми мне руку!

Черная борода Емели скрыла позор бывшего капитана, отрекшегося от власти. Слабая улыбка сожаления и гордости чуть передернула приволжские губы; он пригладил сбившийся итальянский чуб друга и проговорил веско:

— Мятежный дух! Что заставило тебя колебаться и выбирать путь наибольшего сопротивления? Какие экономические силы изменили твой жизненный рейс? Покрыто это мраком, но пелена опиума уже сползает с лица тайны… Бедная душа, ты устала сдерживать свои рефлексы!

— О, Эмилио! — как ветерок, прошептала Маруся. — Я всю жизнь ждала тебя! — И она упала на левую сторону его груди…

— Приди ко мне, дочь земли, — пробормотал растроганный Корсар, — в сущности, солнце тропиков высушило мои глаза, но мы будем идти в ногу с веком!

— Готово! — сказал фотограф. — Если меня не обманывает профинтуиция, — это будет мой коронный снимок. — Он защелкнул кассету и на обороте надписал:

Яхта «Паразит» 154. Сцена братания.

Все хорошо, что хорошо кончается.

В эту ночь никто не ложился спать. Разговаривали отдельными группами на шканцах, на рострах, на деке, в кают-салоне и в машинном отделении. В трюме пререкались последними словами господь бог и Анна Жюри (Павел Чичиков): в темном заключении у них не было даже игральных карт. Около полуночи произошел акт сбрасывания чадры. Юхо Таабо сам привел на людную палубу патера Фабриция и, не произнеся ни слова, снял с него священническое облачение, под которым оказались пестрая ситцевая юбка и толстовка, наспех сколотая из двух блуз фотографа.

— Дорогу работнице! — пронесся по палубе мощный клич, потому что все пираты были уже предупреждены Марусей.

После этого Гроб присоединился к компании, т. е. сел на борт и, попросив жестами у Роберта его гребенку, принялся наигрывать на ней народные финские песни. В знак сочувствия Марусе на палубе устроили уютный полумрак. Ровно в полночь Акулина, Хлюст и Хамелеон сошли на берег за провизией; быстро разыскав в Турции ночной вертеп, они вернулись, нагруженные бараниной и красным перцем. Хайрулла-Махмуд-Оглы продолжал спать, обняв овцу и положив ей голову на плечо. Пока молочница стряпала в камбузе поздний обед, Хлюст грелся в первых лучах Дика Сьюкки: лицо штурмана, освобожденное от векового гнета рыжей английской щетины, уже взошло на востоке палубы; статный и крепкий, с красными волосами, расчесанными на косой пробор, и трубкой в зубах, штурман повел беседу с беспризорным, тем откровеннее, что они говорили на разных языках:

Дик Сьюкки ( по-английски ). Теперь у нас одно дело — расплеваться с пиратством и зажить честным трудом.

Хлюст ( по-русски ). Били палкой! Потому какая, к примеру, здесь жисть? Мильтонов нет, добра — по горло. А куда пойти, кому загнать?

( Порыв ветра ).

Дик Сьюкки (горделиво гладя подбородок). Я всегда знал, что люди братья. Только один брат хороший, а другой кровавый — незаконнорожденный.

Xлюст. Спасибо. Не нужно мне. У тебя у самого денег мало, а меня Опанас обещал на работу поставить.

( Легкий молочный туман стелется над морем. С ноков рей падают тяжелые капли росы. Поскрипывают снасти. Мягко рокочет море. Из кубрика доносится женственный кашель Роберта Поотса ).

Дик Сьюкки. В Советской стране нас будут судить, но у меня есть пролетарское происхождение… Только передать мне его некому: детей у меня нет.

( Радостно бьют склянки ).

Хлюст ( кашляет ).

Дик Сьюкки ( со сладкой горечью ). Билли Палкой! Вот идут истинный капитан и его невеста.

( Из-за фок-мачты показываются Корсар и Маруся. Они идут, прижавшись друг к другу, и дышат в такт дыханию моря. Падучая звезда на мгновенье освещает влюбленных ).

Корсар. Любовь моя!..

( В трюме лязгают цепи ).

Маруся ( вздрагивает ).

Корсар. Не бойся, дитя! Если бы совесть… ( проходят ).

Дик Сьюкки (вполголоса, лирически):

( Из светлого квадрата кают-компании выходит Долинский ).

Дик Сьюкки.

Хлюст. Брось, Сьюкки, тоску наводишь!

Долинский. Друзья, кто тут?

( Молчание. Слышно, как присутствующие обрастают идеологией ).

Долинский. Товарищи, кто тут?

( Порыв ветра ).

Голоса. Это мы… Это мы… Это мы…

( Лязг цепей ).

Долинский. Чичикова кормили?

Акулина и Хамелеон ( подымаются из люка со свечой и миской, при чем дрожащее пламя озаряет Бурдюкова и Опанаса, сидящих на кнехтах ). Я, надысь, ему бараньи обрезки носила. Наш обед когда ишшо поспеет, а предатель уже жрамши! Дела-а!

Бурдюков. Ел мясо?

Акулина. А го как же? С костями сожрал!

Опанас ( отрывисто ). Лицемерие буржуазной культуры!

Долинский. Друзья и товарищи… Что делать с Анной?

( Пауза ).

Голос Корсара. Высадить на необитаемый остров!

( У борта возникает Роберт Поотс ).

Роберт Поотс. Мы догадываемся…

( Ироническое молчание ).

Бурдюков ( громко ). Советский растратчик подлежит советскому суду.

Корсар ( подходит с Марусей ). Требую, как милости, последнего возлияния старой романтике!

( Общий ропот. Утренний бриз гасит свечу ).

Опанас ( про себя, с Гамлетовской рассудительностью, как бы мелодекламируя ). — Предположим, он уже отсидел… Предположим, он уже вышел… В заключении он тачал сапоги и лепил для продажи ожерелья из черного хлеба… Этим легким трудом он скопил себе деньги в сберегательной кассе ардома… Вот он снова вступает на службу… и снова… растратил…

Акулина. А беспременно!

Опанас. Грязь и накинь старого мира нам не нужны! Старой романтике мы отдадим охвостье прошлого… ( повышает голос ): Бери его, Корсар — он твой!