Уилбур Смит - Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники

Тогда он приоткрыл орудийный порт и бросил сверток в зеленую воду. А когда поднялся на палубу, они были уже в лиге от суши и быстро шли под юго-восточным ветром, выходя из залива.

Шредер оглянулся на берег и разглядел среди деревьев у подножия большой горы крышу губернаторской резиденции. Он задумался, обнаружили ли уже тело Катинки или она все еще лежит на ложе смерти со своим мертвым любовником. Шредер стоял у поручня, пока массив Столовой горы не превратился в далекий силуэт на фоне вечернего неба.

— Прощай, моя дорогая, — прошептал он.

И только когда далеко за полночь он без сна лежал в своей койке, он начал понимать, в каком положении оказался. Его вина очевидна. Любой корабль, уходящий из Столового залива, разнесет эту новость по всем портам во всех концах цивилизованного мира. Отныне он беглец и преступник.

Хэл проснулся от ощущения мира и покоя — такое ему редко приходилось испытывать. Он лежал с закрытыми глазами, и ему лень было открывать их. Он чувствовал, что ему тепло и сухо и что он лежит на удобном, мягком тюфяке. Он ожидал, что вот-вот почувствует зловоние темницы, запах сырой заплесневелой соломы и людей, которые не мылись уже двенадцать месяцев; эти люди жмутся друг к другу в тесной зловонной яме. Но вместо этого он ощутил свежий древесный дым, ароматный и душистый, запах горящих кедровых ветвей.

Неожиданно на него нахлынули воспоминания; с огромным душевным подъемом он вспомнил бегство, вспомнил, что больше не пленник.

Он лежал, наслаждаясь этим знанием. Были и другие запахи и звуки. Пахло свежесрезанной травой — от тюфяка, на котором он лежал, пахло меховым одеялом, которым его укрыли; доносился аппетитный запах мяса, которое жарят на угольях, и еще какой-то дразнящий аромат, который он не смог сразу распознать. Смесь диких цветов и теплого кошачьего мускуса; этот запах странно возбудил его и усилил ощущение благополучия.

Он медленно и осторожно раскрыл глаза, и его ослепил луч горного солнца, пробившийся в отверстие убежища, где он лежал. Хэл осмотрелся и решил, что убежище построено на склоне горы, потому что половина стен представляет собой гладкий камень, а те, что ближе к выходу, сделаны из переплетенных веток, скрепленных красной глиной. Крыша тростниковая. У внутренней стены глиняные горшки и грубо изготовленные инструменты и приспособления. На колышке у двери висят лук и колчан. Рядом — его сабля и пистоль.

Он лежал и слушал журчание горного ручья, а потом услышал женский смех, веселый и более прекрасный, чем это журчание. Он медленно приподнялся на локте, поразившись тому, каких усилий это потребовало, и попытался выглянуть в отверстие. К смеху женщины примешивался детский смех. За все долгое время плена он ничего подобного не слышал и не мог сдержать собственного довольного смешка.

Женский смех смолк, за хижиной раздались звуки быстрого движения. В отверстии показалась гибкая мальчишеская фигура. Освещенная солнцем сзади, она казалась прекрасным силуэтом. И хотя Хэл не видел лица, он сразу понял, кто это.

— Доброе утро, Гандвейн. Ты спал долго, но хорошо ли ты спал? — застенчиво спросила Сакина. На руках у нее был ребенок, распущенные темные волосы свисали до талии. — Это мой племянник Бобби.

Она подкинула ребенка на руках, и тот радостно рассмеялся.

— Долго я спал? — спросил Хэл, пробуя встать, но Сакина передала ребенка кому-то снаружи и быстро присела рядом с его тюфяком. Положила мягкую теплую руку на его голую грудь и удержала на месте.

— Осторожней, Гандвейн. Ты много дней пролежал в жару.

— Теперь я здоров, — ответил он и неожиданно узнал озадачивший его аромат. Это был ее женский запах — запах цветов в волосах и теплой кожи.

— Еще нет, — возразила она, и он позволил ей уложить себя на тюфяк. Хэл смотрел на нее, а она улыбалась ему без смущения.

— Никогда не видел никого красивее тебя, — сказал он, поднял руку и коснулся щеки. — Где моя борода?

— Исчезла. — Сакина рассмеялась и села, подобрав под себя ноги. — Я нарочно украла у толстого губернатора бритву. — Она наклонила голову набок и принялась разглядывать его. — Без бороды ты тоже красив, Гандвейн.

Она слегка зарумянилась, осознав смысл своих слов, и Хэл радостно увидел, что на ее щеках появилась краска. Теперь все внимание Сакина уделила его раненой ноге, отодвинув меховое одеяло, чтобы осмотреть рану и сменить повязку.

— Ага, — сказала она, слегка прикасаясь к ране. — Заживает прекрасно с небольшой помощью моих снадобий. Тебе повезло. Собачий укус обычно приводит к заражению, а то, какому напряжению ты подверг ногу во время бегства, могло убить тебя или на всю жизнь сделать калекой.

Удобно лежа на спине и позволяя ей осмотреть себя, Хэл улыбался ее строгости.

— Ты голоден? — спросила она, перевязав рану.

Услышав этот вопрос, Хэл понял, что умирает с голоду. Сакина принесла ему кусок дикой куропатки, поджаренной на углях, и села напротив, с видом собственницы глядя, как он ест и дочиста обсасывает кости.

— Скоро силы вернуться к тебе, — улыбнулась она. — Ты ешь, как лев. — Она собрала остатки еды и встала. — Аболи и другие твои моряки просили у меня разрешения увидеться с тобой. Сейчас позову их.

— Подожди, — остановил он.

Ему хотелось еще побыть наедине с ней. Сакина снова села рядом и вопросительно посмотрела на него.

— Я еще не поблагодарил тебя, — сказал он. — Если бы не ты, я бы, вероятно, умер.

Она улыбнулась уголками губ и ответила:

— Я тоже еще не поблагодарила тебя. Если бы не ты, я бы оставалась рабыней.

Они долго молча смотрели друг на друга, откровенно разглядывая.

Наконец Хэл спросил:

— Где мы, Сакина? — Он повел рукой вокруг. — Эта хижина?

— Сабы. Он разрешил нам тут пожить. Тебе и мне, а сам с остальными.

— Значит, мы в горах?

— Глубоко в горах, — кивнула она. — В безымянном месте. Там, где голландцы никогда нас не найдут.

— Я хочу его увидеть, — сказал он.

Мгновение она с сомнением смотрела на Хэла, потом кивнула. Помогла встать и поддержала, когда он, хромая, двинулся к выходу из хижины.

У выхода он сел и прислонился спиной к дверному столбу из необработанного кедра. Сакина села рядом. Они долго молчали. Хэл глубоко вдыхал чистый разреженный воздух, напоенный запахом диких цветов, которые в изобилии росли вокруг.

— Райская картина, — сказал он наконец.

Их окружали великолепные дикие вершины. Утесы и ущелья поросли лишайниками всех цветов радуги.

Лучи заходящего солнца падали на горы за глубоким ущельем и окутывали их золотистым сиянием. Вершины отбрасывали длинные лиловые тени. Вода в ручье чистая, как воздух, которым они дышат, и Хэл видел, что у берега, чуть шевеля плавниками, чтобы удерживаться против течения, стоит рыба.