Григорий Славин - Имею право сходить налево

Гюнтер поморщился и почесал у себя за ухом, как у лошади.

– Поскольку вы сейчас передо мной, следовательно, со Сказкиным вы еще не встречались. Чего вы от меня хотите?

– Совета, – нашелся Гера. – Мы хотим совета. Как нам теперь поступить, что делать?

– Я вам скажу, что делать. Возьмите четыре лопаты.

– Так, – сказал Гриша.

– И прямо сейчас начинайте копать тоннель в Новую Зеландию. – Гюнтер икнул.

– Послушайте, – тревожно заговорил Гера. – Но есть же медицинские операции! Ситуацию можно исправить. Быть может, вы нам подскажете, к кому из врачей обратиться?

– Не все можно зашить, молодой человек, – поскольку Гюнтер не назвал Геру «девочкой», ситуация показалась мне серьезной. – «Бритиш Петролеум» какую-то долбаную скважину уже два месяца заткнуть не может, а тут дело посложнее будет.

– Не окошмариваете ли вы ситуацию, Гюнтер Алексеевич? – недоверчиво встрял Антоныч.

– Я вот что скажу тебе, пострел. Раньше самой большой проблемой в своей жизни я считал имя, которым меня нарекли мама с папой. Но сейчас я вспоминаю тот день, когда познакомился со Сказкиным. И мне сразу становится легче.

– А что вы вообще можете о нем рассказать? – спросил Гриша. – Что он за человек, чем интересуется? Слабые стороны?

– Он разводит цветы у себя на Рублевке. Он вам понравится. Но если в голове у вас есть хотя бы один грамм мозгов, возьмите карту и найдите на ней Новую Зеландию, – бросив на стол салфетку, Гюнтер поднялся. – Удачи вам не желаю. Какая тут, к черту, удача.

Передал официанту несколько купюр и ушел.

– Да что его слушать? – решительно отмахнулся уже на улице Гера. – Старый алкаш! Как они любят друг о друге ужасы рассказывать! Прямо не Сказкин, а Франкенштейн! Сколько там до встречи?

– Полтора часа, – угрюмо отозвался Антоныч, натягивая манжету на рукав.

– Вот и поехали. Поговорим, найдем общее решение. В конце концов, он тоже человек.

Да, это было лучше, чем путешествие в Новую Зеландию. К последнему я не был готов, потому что послезавтра должен был сдать отчет по продажам.

Кафе, в котором Сказкин назначил встречу Антонычу, мы нашли быстро. Расселись за столиком и замолчали в тревожном ожидании. Конечно, пьяная болтовня Гюнтера нас напрягла, но мне почему-то казалось, что префект не ворвется в эту забегаловку, чтобы нас расстрелять. Если назначил встречу, значит, все обдумал и принял какое-то решение. И вряд ли оно станет причиной покупки нами лопат. Скорее всего, деньги. Но сколько?..

Только сейчас я понял, что за столиком идет спор, который вроде бы завершился пониманием несколько часов назад.

– В такую ситуацию любой из нас может попасть! – уверял Гриша, по-товарищески стуча Антоныча по спине. – Хочешь нас бросить? Валяй!

– Да разве я об этом говорил? – сказав это, Гера поправил воротник рубашки Антоныча. – Это я так, чтобы в следующий раз он документы при себе держал и где попало не разбрасывал…

– В следующий раз? – переспросил Гриша, глядя в сторону входа. – Следующего раза может и не быть… девочки.

Я повернул голову в том же направлении.

В кафе входили человек шесть или семь. В разномастных костюмах, коротко стриженные, на этих ребятках можно было пахать и сеять. Войдя, они тут же угукнули что-то бармену, и через несколько мгновений в зале нарисовался администратор. А еще через мгновение последний заговорил вслух о том, что кафе закрывается и все должны срочно его покинуть.

Почувствовав легкий холодок в груди, я посмотрел на Геру. Мне показалось, что он тоже чувствует легкий холодок в груди. Хотя, чего врать, я был близок к поносу.

Как только в дверях скрылась спина последнего из посетителей, в кафе появился еще один. Щуплый, что неудивительно для его возраста, который я оценил лет этак в шестьдесят, в костюме сотрудника компании по оказанию ритуальных услуг: черный костюм, белая рубашка и черный галстук. Впрочем, когда он приблизился и его коснулся свет, я увидел, что галстук серый. Но легче от этого мне почему-то не стало. Возможно, моим позитивным мыслям мешала блестящая, как бильярдный шар, голова старичка. Подобно зеркальной сфере под потолком бара она отражала падающие на нее лучи света и слепила. Неприятные ощущения. Он словно специально для знакомства с нами ее выбрил.

Подойдя, старец осмотрел нас взглядом гомосексуалиста-изувера, и один из двоих явившихся с ним холуев тут же приставил к нашему столику пятый стул. Если бы не линзы очков, сверкающие, как глаза ястреба, то его можно было бы принять за профессора-ботаника из университета. Такие способны заплакать, ставя «неуд» в зачетку студента. Но очки непостижимым образом превращали жалостливого дедушку, читающего перед сном Мопассана, в лионского мясника Клауса Барбье.

– Вы, надо полагать, Сергей Антонович? – полюбопытствовал он, глядя на Антоныча.

С этого, собственно, все и началось.

– А вы, надо полагать, тот, кто хочет вернуть мне основной документ гражданина Российской Федерации?

Старичок улыбнулся и кивнул холую. Тот подозвал администратора. Что-то ему сказал, и администратор кликнул официанта. Тот как трясогузка ускакал на кухню.

– Мне нравится в зрелых мужчинах дерзость, – сообщил нам дедушка. – Есть в этом что-то такое, что порождает ассоциации с мятым рыцарским шлемом или порыжевшими зубами, вонзающимися в прожаренную баранью ногу.

Он состоял от макушки до пят из аллегорий. Не очень удачных, надо сказать. С зубами у нас был полный порядок, ничего порыжевшего.

На столе, благодаря беспримерной скорости официанта, появился заказ.

Взяв со стола чашечку вместе с блюдечком, дед налил в блюдечко чаю и отхлебнул.

– Молодой человек, вам известно, что спать с дочерьми без благословения их отцов безнравственно?

Краем глаза я заметил, что двое из его свиты двинулись на кухню.

– Известно, – ответил Антоныч. – Но никак не могу заставить себя представить вас с иконой в руках.

Старичок поставил блюдечко, удовлетворенно потер ладошки и солнечно оскалился. Свет безупречных фарфоровых зубов придал нашей непринужденной беседе предчувствие ее скорого конца.

– Когда мне было шесть лет и я с папой и мамой жил в Твери, мальчик из третьего подъезда, с которым мы играли в песочнице, сломал мое ситечко. Боже мой, как я плакал.

Я присмотрелся. Или мне показалось, или на глазах старичка на самом деле показались слезы. Я приказал себе быть внимательнее. Вполне возможно, что слово «ситечко» мне послышалось, а на самом деле речь шла об авиакатастрофе.

– На следующий день я сучком выколол ему глаз. Я недавно встретил этого мальчика. Он до сих пор без глаза.

– И вы купили ему новый? – попытался Гриша вновь породить у старичка ассоциации о мятом шлеме.