за живой и мертвой водой.

Один из двадцати шести. Только один. Хотя бы только один… Все ж таки один!

И вот две тысячи невольников выстроены на аппель–плаце двумя группами лицом к установленной на середине передвижной виселице. Ровные ряды, затылок в затылок, пятки вместе, носки врозь, шапка в левой руке. От полосатой арестантской робы рябит в глазах. Внезапно раздается неестественно веселая музыка, распахиваются оплетенные колючей проволокой ворота. Две тысячи узников затаивают дыхание. На аппель–плац выходит небольшая процессия.

Впереди автоматчик. За ним — человек со связанными за спиной руками. Да, это он — летчик. Орлов идет, стараясь не шататься, облизывая губы, глядя вниз перед собой. Его конвоируют два солдата с автоматами. Позади оркестр — две скрипки и барабан с медными тарелками. Оркестром дирижирует, приседая, притопывая, паясничая, помощник коменданта — обрюзгший, вечно пьяный пожилой офицер. Он мастер на выдумку — все знают мелодию и слова этой детской песенки:

Ах, попалась, птичка, стой,

Не уйдешь из сети,

Не расстанемся с тобой

Ни за что на свете…

Издевательски–веселая музыка рвет сердце. «Неужели так, как в этой песенке? — думает каждый из невольников. — Неужели и впрямь любой побег, любое сопротивление бесполезно и все здесь находятся в заколдованном кругу и подчиняются только воле коменданта лагеря?»

Летчик остановился в нескольких шагах от виселицы, у помоста, выложенного из пустых ящиков. Он по–прежнему смотрит под ноги, точно не решается поднять глаза на товарищей. Тут на шаткий помост, как на трибуну, легко взбегает Белокурая Бестия.

Это похоже на цирковой аттракцион. Внимание всех было приковано к летчику, и появление низенького коменданта на аппель–плаце первое время оставалось незамеченным. И вот он у всех на виду — невысокая, ладно скроенная фигурка в сером, без единого пятнышка мундире, в щегольских сапогах, с хлыстиком в руке. На глаза падает тень от козырька.

Белокурая Бестия по–птичьи быстро поворачивает голову во все стороны, бьет хлыстом по ладони–руки, затянутой в кожаную перчатку.

— Ахтунг!!

Во все концы аппель–плаца несется:

— Ахтунг! Внимание, внимание!..

У маленького коменданта сильный и резкий голос. Он громко и четко выговаривает каждое слово, делая паузы после каждой фразы, чтобы переводчики успевали перевести. Он будто забивает гвоздь с одного удара. Каждое слово — гвоздь.

— Напоминаю! В субботу вечером в лесу из колонны бежали двадцать шесть военнопленных. Я дал слово: ваши бежавшие товарищи вернутся к вам. Живые или мертвые! Я установил срок. Минимальный — двенадцать часов, максимальный — трое суток. Напоминаю: в течение первого срока были приведены двадцать пять. Вы видели их. Оставался один — Орлов. Вот и он! Еще раз напоминаю: из моего лагеря можно убежать только в могилу. Здесь вашей судьбой распоряжается не господь бог, а я. Только я!

Белокурая Бестия сбежал с помоста. Его помощник плавно взмахнул руками перед музыкантами.

Что такое? Первый же звук бьет по сердцу. Выстроенные на аппель–плаце заключенные, почувствовав комок в горле, все, как один человек, затаили дыхание. Звуки знакомого похоронного марша плывут над лагерем: «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» Орла медленно возвели на помост. Он не сопротивлялся, покорно наклонил голову, когда ему надевали на шею петлю. И уже с петлей на шее с затуманенными глазами скорбно оглядел шеренги товарищей. Рука помощника коменданта лагеря с плавного жеста переходит на резкий, и похоронный марш неожиданно сменяется веселой «Барыней». Помощник коменданта кружится перед музыкантами, выделывает коленца, помахивает платочком над головой.

Вдруг музыку покрыл истошный крик летчика:

— Прощайте, братцы!

Помощник коменданта начинает дирижировать обеими руками. Музыканты стараются изо всех сил, ускоряют темп. Из–под летчика выбивают верхний ящик, и тело его, повиснув на веревке, описывая в воздухе кривую линию, летит в сторону поставленной рядом с помостом передвижной виселицы. Так он качается из стороны в сторону, точено маятник, под звуки разудалой «Барыни». Но пленные уже не видят его и не слышат музыку. У человеческого сознания есть свои предохранители, как бы перегорающие в момент сильного накала чувств. Пленные стоят, словно в полусне, прикрыв глаза вздрагивающими ресницами, и только то у одного, то у другого на худой шее судорожно качнется острый кадык.

«Маятник» остановился, ноги повешенного почти касаются земли. Музыка оборвалась. Все? Нет, оказывается, спектакль не окончен. В момент казни к помосту привели девушку. Тут тоже имелся точный расчет на эффект: внимание заключенных было отвлечено, и появление девушки для многих оказалось неожиданностью. Девушке приказывают подняться на помост. Она в крестьянской безрукавке, без платка, босая. Свежее загорелое лицо с запавшими, полными страха глазами, мучительно сжатые губы. В чем же она провинилась? Кто она такая?

Белокурая Бестия поднялся на две ступеньки помоста, и снова на аппель–плаце прокатилось волнами:

— Ахтунг!!

— Внимание, внимание!..

Наступила полная тишина.

— Смотрите на эту женщину! Это она вопреки приказу укрыла у себя в доме Орлова. Ей понравился русский красавец. Она хотела спасти его от возмездия. За это она понесет заслуженную кару. Повторяю: ваши жизни в моих руках. Я для вас единственный господин и бог!

«Господин и бог», эти слова Белокурой Бестии звучали в ушах пленников и после того, как комендант со всей своей свитой удалился с аппель–плаца. Девушку увели под конвоем — очевидно, ее должны были допрашивать или передать гестапо.

Когда заключенные расходились по баракам, двое на некоторое время оказались в толпе рядом локоть о локоть. Они ничем не выделялись среди других: такая же полосатая роба, такие же худые лица и тоскливые, казалось бы, навсегда потерявшие блеск глаза.

— Ну? — не поворачивая головы, жестко спросил Бахмутов.

— На психику бьет, — с таким же ожесточением отозвался Колесник.

Бахмутов досадливо дернул плечом:

— Я не об этом. Может, настроение упало? Заменим. Нам верняк нужен. С гарантией.

Он бросил короткий, испытующий взгляд на соседа. Но тот шел рядом, сцепив зубы, и молчал.

— А то приведут вас и вы, как этот: «Прощайте, братцы!» — Башка даже потемнел от гнева. — Дур–рак! Не сумел уйти, так умри как человек, скажи товарищам слово настоящее. — Он плюнул под ноги. — Сопляк, мальчишка.

Колесник слегка толкнул его в локоть.

— Ну, насчет этого гарантия. — Он даже усмехнулся. Остальное — что в силах человеческих. Мы оба в спортивной форме. Не пойму, чего вы тянете. Назначайте срок.

— Завтра… — после недолгого молчания бросил Бахмутов.