Януш Красинский - Сын Валленрода

— Напрасно вы это говорите. Я предпочел бы оставаться в полнейшем неведении. Das ist meine Familie [14] Это моя семья (нем.) . , — обратился он к Станиславу, заметив, что тот внимательно разглядывает фотографию. — Эвакуировались, и даже не знаю, живы ли.

— Наверняка живы, — сказал Станислав. — Вести о мертвых приходят быстрее, чем о живых. Если бы случилось что-нибудь плохое, вы знали бы уже об этом.

— Этим и утешаюсь, — проговорил Федор Федорович, и в голосе его прозвучала нотка благодарности за доброе слово. Благожелательнее взглянул на молчавшего до сих пор немецкого солдата в сером клеенчатом плаще. — Пошли. Я готов. — Он накинул потертое демисезонное пальто и, пропустив пришельцев вперед, захлопнул за собой дверь.

Машина, ожидавшая у подъезда, резко рванула с места. Некоторое время ехали молча. Станислав украдкой поглядывал на врача. Еще неделю назад, думал он, доктора Леонова гоняли, как и всех, по лагерному плацу, травили овчарками и кормили гнилой свеклой. Он укрывался обрывком одеяла, спал на завшивленных нарах, где такая теснота, что не повернуться с боку на бок, и маялся животом от подобранной в поле сырой картошки. А когда выяснилось, что он врач, его перевели в лазарет, где лечат нарывы и флегмоны «шварцпомадой» — универсальным лагерным средством от всех телесных повреждений. Усталое, изрытое морщинами лицо Леонова внушало доверие. Интересно, как ему удалось выбраться из этого ада, подумал Станислав, а вслух сказал:

— Поздравляю с освобождением из лагеря. Это мало кому удается.

— Да, — согласился Федор Федорович. — Меня освободили ввиду нехватки врачей. Мы теперь на вес золота. Доказательство тому и ваш приезд. После освобождения всего два дня был без дела. Потом определили в городскую лечебницу. Тружусь там за троих. Война — не только раненые. Прежде всего эпидемии. Впрочем, вы имели возможность видеть это в лагере. Там, где был я, в Ровно, ежедневно погибало несколько десятков пленных. Не считая расстрелянных. Хотя тут виновата не только война. Но я предпочел бы не оценивать отношение немецких военных властей к своим пленным.

— Я также, — подумав, сказал Станислав, а Федор Федорович посмотрел на него без удивления, потом наморщил брови, словно раздумывая, правильно ли его поняли.

Через некоторое время вдали показалась Шепетовка. Не доезжая до города, машина свернула на боковую дорогу. Это был размокший, глинистый проселок, взбирающийся довольно круто в гору. Колеса вязли в глубоких колеях, буксовали, зад машины заносило то влево, то вправо. Они медленно ползли вверх вдоль кладбищенской ограды, за которой виднелись старые могилы. Машина преодолела уже половину подъема, когда грохнул выстрел. Одновременно сквозь пролом в кладбищенской ограде выскочил какой-то человек. Скатился с высокого откоса и, пригибаясь к земле, пробежал по канаве. Заметив машину, он остановился в нерешительности, потом снова взбежал на откос. Но не удержался и съехал вниз вместе с пластом размокшей глины. Видя, что ему уже не добраться до заросшего кладбища, он решил махнуть через дорогу. Вскочил на ноги и промелькнул перед самым радиатором. Но канава по ту сторону проселка оказалась мелкой и не скрывала его. Только метрах в пятнадцати от дороги виднелись густые заросли терновника и дикой розы. Туда-то он и устремился. В ту же минуту на краю откоса возникла фигура немецкого солдата с винтовкой на изготовку. Он что-то яростно кричал беглецу, словно надеялся, что тот помедлит, чтобы конвоиру было сподручнее целиться. Между тем беглец мчался во весь дух к спасительному кустарнику. Когда до укрытия оставалось всего несколько шагов, немец снова выстрелил. На сей раз не промахнулся. Беглец бросился вперед, как вратарь, берущий низовой мяч, и рухнул лицом в грязь.

— Alle mit mir! [15] Все ко мне! (нем.) — крикнул солдат, встревоженно оглядываясь. Наверняка боялся, что сбегут остальные. На откосе показались двое пленных. Взволнованные случившимся, они спустились на проселок следом за своим конвоиром.

Конвоир, разозленный побегом, догнал медленно ползущую машину, ухватился за спинку сиденья и рявкнул в ухо Станиславу:

— Почему не стрелял, растяпа?! Большевик к тебе под колеса лезет, а ты спишь!

Станислав не остался в долгу.

— Отвяжись, ублюдок! — крикнул он. — У меня дело поважнее, чем твои пленные. С тремя не можешь справиться, растяпа недоделанный.

— Так ведь этот грязный пес выскочил из фуры с мертвецами, — пытался оправдаться конвоир. Ему не давала покоя мысль, что пленный, притворившийся покойником, едва не перехитрил его.

Машина взобралась на гребень холма. В глубине кладбища, в одной из боковых аллей, виднелась фура, в которую была впряжена гнедая заморенная лошаденка. Из-под брезента торчали босые ступни мертвецов, уложенных как поленница. Это были пленные. В лагере они мерли от голода, изнурительной работы и эпидемий. Рядом с фурой высилась гора свежевыкопанного песка. Лошадь разгребала мордой опавшие листья в поисках травы. Доктор и Станислав оглянулись. Двое пленных под надзором конвоира тащили убитого.

Разумеется, не появись столь внезапно автомобиль, пленный наверняка бы сбежал. Все трое, не исключая Качаева, молча переживали свою невольную причастность к происшедшему. Федор Федорович с мрачным лицом приглядывался к Станиславу, стараясь понять его поведение. Почему немец внезапно погрустнел, почему небезразлична ему эта смерть и почему, наконец, он не стрелял? Однако доктор был слишком поглощен тем, что случилось, и предстоящей операцией, чтобы глубоко вникать в душевное состояние какого-то немецкого конвоира. Только водитель не унывал.

— Вот болван, — сказал он, имея в виду солдата, охранявшего фуру. — Мертвец у него удрал. И еще в претензии, что мы за ним не гнались. — Водитель громко рассмеялся и переключил скорость.

Однако никто не разделял его веселости. Мрачная шутка угодила в глухую стену молчания.

Вскоре из-за гребня холма показались первые вышки лагеря военнопленных. Поехали вдоль колючей проволоки, за которой виднелись ряды деревянных бараков. Часовой при виде машины поспешно открыл ворота. Не задерживаясь, проехали дальше и, сделав круг по лагерному плацу, остановились у лазарета. Вероятно, машину заметили еще издали, поскольку в дверях барака уже стоял уведомленный об их приезде старший врач Борбе. Станислав выскочил первым и, вытянувшись по стойке «смирно», доложил о своем прибытии и выполнении задания. Борбе небрежно вскинул руку и обратился к вышедшему из автомобиля Федору Федоровичу.

— Герр доктор Леонов?.. Извините за эту поспешность. Я наверняка вас разбудил. Но у нас тяжелый случай. У капитана Кроне огнестрельное ранение легкого в области сердца. Мои коллеги хирурги в отъезде. Я могу рассчитывать только на вас. Надеюсь, вы сможете оперировать?