Лидия Обухова - Пограничные характеры

— В этой могилке лежит человек? — с сомнением спросила Марина. — Прямо под землей? — Мысль о смерти никак не укладывалась в ее голове. Она подвигала бровями и вздохнула. — Как его зовут?

Отец тоже вздохнул.

— Не знаю, дочка. Может быть, это даже твой дедушка, мамин папа.

О Тамарином отце известно только то, что он погиб в самые первые дни войны. Он успел узнать, что у него родилась дочь — а раньше были одни мальчишки! — и написал единственное письмо домой: «Счастлив. Назовите Тамарой».

Внучка его между тем говорила уже о другом:

— Здесь кругом ландыши растут. Много!

Забыла сказать, что Беловежская пуща получила свое название от круглой белой башни — Белой вежи, которая стоит в приграничном городе Каменце. Башне этой шестьсот лет, она возвышается на зеленом холме, у подножия которого течет тихая и милая речка Лесная. В башню проведен древний водопровод — колодец, и за всю свою историю, хотя осаждали ее многократно, пограничная Белая вежа не сдавалась никогда и никому.

Жизнь на заставе не всегда такая безмятежная. Вдруг с утра все забегали, дежурный громко звал к телефону жену начальника заставы. Тамара и прачка Маруся, единственные женщины заставы, отпаивали ее потом водой. Оказывается, накануне дочку-семиклассницу отвезли в ближайшую больницу с приступом аппендицита, а сейчас состояние, видимо, ухудшается и вызвали мать.

Жизнь на заставе так тесна, что волнение одного не может пройти бесследно для всех. Слышны были встревоженные голоса: то ли в самом деле положение так серьезно, то ли кто-то сказал лишнее, не подумав?

На следующий день выяснилось: девочке сделали операцию. Мать вернулась успокоенная.

Следующий день был кануном выборов в Верховный Совет. С утра над заставой развевались два больших красных флага, и, попадая в луч солнца, их полотнища светились ярким насыщенным цветом.

Хотя застава — это военная казарма, но и она подвергается веянию времени. На окнах теперь пестрые, а не белые полотняные, как раньше, шторы. В ленинской комнате вместо скамеек и табуреток легкие гнутые стулья с отделкой из пластмасс. Есть телевизор, а радиола играет в свободные часы самые модные песенки. Издали можно подумать, что это не застава, а дом отдыха. Тем более, что начальник заставы большой любитель цветов, и они растут повсюду. Разбит и фруктовый сад, у каждого солдата свое подшефное деревцо.

Вечером приехали гости, ансамбль самодеятельности соседнего воинского подразделения. Расположились в саду между старых яблонь. Дощатая танцплощадка стала сценой, зрители сидели на траве. Солдаты отбивали чечетку и даже пели по-итальянски. Конферансье, гвардии рядовой, тонкий и высокий юноша, профессионально острил.

— Выступает наш небольшой оркестр, — сказал он. — То есть он был большой, но вот что осталось после демобилизации. А что останется после демобилизации следующей, еще посмотрим!

Тромбон, труба, медные тарелки ринулись в бешеный ритм. Все начали оглядываться — на крыльце заставы, в полной уверенности, что его никто не видит, отплясывал дежурный. У него выходило совсем недурно.

— Что подумают зубры? — сказал кто-то. — Такой рев!

— Они подумают: вот дикого зубра привезли, пойдем посмотрим.

И все-таки застава — это прежде всего застава. Радиола, телевизор занимают от силы час-два. А служба круглосуточна. Просыпаюсь от того, что под окном щелкают затворы; уходит на границу очередной наряд. Засыпаю под то же деловитое щелканье.

…В полдень пуща прошита солнцем, будто золотыми нитками. Кроме того, она вся в звуках: жужжа, вьются рои лесных мух; пищит комар, хотя лето для него раннее и жаркое; кукуют кукушки; с резким секущим звуком выпархивает из-под самых ног зазевавшаяся птица. Шуршат высохшие, старые дубовые листья. В пуще много дубов, и подлесок тоже дубовый, хотя заметны больше ели. Дубы здесь не коренасты, а прямы и высоки; верхушки их переплетаются с еловыми лапами. На земле повсюду повалены деревья и выкорчеванные пни с корнями, похожими на лесных химер: бабушки-задворенки, рогатые головы, человечки-кузнечики с тонкими руками. Я собирала корни и отламывала древесные грибы. Сучья трещали, хрупко ломался сухой лист. Вдруг огромное тело рядом со мной метнулось напролом в чащу. Вот тут-то и загремел по-настоящему весь лесной оркестр! Ни я не заметила оленя, ни он не оберегся меня. Он сильно струхнул, а я не успела испугаться. Может, человек потому и победил всех, что у него замедленная реакция на страх?

Подойдя к старому стрельбищу, я увидела коров. У одной было что-то вроде намордника. «Неспроста!» — подумала я, обходя их сторонкой. А коровам просто хотелось пить, вот они и тянулись к своему покровителю — человеку.

На обратном пути я шла, нагруженная корнями и земляникой, локтями отгоняя мух. Птицы по-прежнему вылетали из-под ног но я была уже гораздо внимательнее. И вот награда: не на дереве, а на земле, с пушистым темно-рыжим хвостом, как у сибирского котенка, шагах в пяти от меня разгуливала белка. Я остановилась, она медленно пошла от ствола к стволу. Она бы, наверное, вообще не обратила на меня внимания, если бы мне не приходилось отмахиваться от мух. Белочка поднялась до первой ветки и уселась, свесив хвост.

— Сиди на здоровье, — сказала я ей. — Бояться нечего: я сама охотников ненавижу!

— Застава, шагом марш! — послышалась совсем близко команда старшего лейтенанта, и за деревьями раздались плещущие звуки: топот сапог по мягкой земле. — Снять фуражки, гимнастерки и ремни. Построиться!

Все, что происходило дальше, напоминало занятия древних гимнастов в греческих гимназиях. На зеленом лугу, отвоеванном у пущи, десяток мужчин, сверкая на солнце выпуклыми молодыми плечами, бегали, прыгали, шли гусиным спортивным шагом, несли — бегом марш! — на спинах друг друга. Иногда они разражались смехом: ощущение играющих мускулов, горячего солнца и прохладной тени от набежавшего облака переполняло их.

Маринка, пограничная дочка, как одуванчик в своей белой панамке, примостилась рядом. Она была очень серьезна: папа ее работал, солдаты учились.

Черты «домашности» на заставах вызывают у меня всегда умиление, напоминая собственное детство. После поверки часть солдат, не занятых службой, прошагала перед воротами с песней. Песня была под стать суворовской «Солдатушки, бравы ребятушки», пелась с тем же наивным задором и лихостью. Войдя во двор, командир скомандовал «Смирно» и «Направо», а женщины, которые сидели на лавочке, спросили, ничуть не стесняясь, кто это так хорошо запевал. Ответ последовал между двумя командами.

Отношения старших и младших тоже носят характер дружелюбия. Приказания выполняются четко, повороты на каблуках, как у балерины, но люди живут тесно день за днем, служба трудная, и это создает понимание.