Лукьян Горлецкий - Граница

Я растянулся на старой красноармейской кровати. Уставшее тело отдыхало под прохладной простыней. Я думал о Фаязове, о случае в кишлаке Вахан, и почему-то в моем сознании оживал тяжкий, как кошмар, путь от Оша до Хорога.

Уснул я быстро, и ночью мне приснился сон, будто я соскочил с верблюда и почему-то бросился в озеро. Плыву, яростно работая руками, и оглядываюсь, а меня догоняют бандиты, злорадно улюлюкая. Сонный, я вскочил с койки и пытался бежать, но, открывая дверь, проснулся. Весь потный, испуганный, я лег на койку и долго не мог уснуть.

Первые два дня пролетели незаметно. Я старался приглядеться к заставе, к бойцам, как-то включиться в жизнь пограничников. Сразу попросился в ночной наряд. Фаязову это, видимо, понравилось.

Застава находилась недалеко от кишлака Рын. Но был еще один кишлак Рын, который я увидел, возвращаясь после ночного обхода вместе с командиром отделения Максимовым. Он назывался «Старый Рын».

Это был необычный кишлак. Когда Максимов показал мне его, я очень удивился. То, что я увидел, трудно было назвать кишлаком. Встречаются иногда по рекам высокие обрывы, источенные норами, в которых живут береговые ласточки. Перед нами был такой же обрыв горы, похожий на высокую стену, только изрытый пещерами, но здесь жили не ласточки, а люди. Они ютились в трех десятках пещер — черных, закопченных, как древние печи для обжига извести.

Мы с Максимовым ехали мимо него утром, возвращаясь на заставу после ночного обхода. Из нор вился дым, будто гора тлела изнутри. Обрыв был из серого песка, перемешанного с синей галькой, и напоминал застывшее крошево — бугристое, густо изрытое большими и малыми отверстиями самых разных форм.

Возле верхней дыры появилась девушка, высокая, гибкая, босая, в рваном платье, с длинными черными косами. Заметив внизу нас, она откинула рукой спадавшие на глаза волосы. Она была на редкость красива. Мы рассматривали ее до тех пор, пока она не показала нам язык и не расхохоталась. Максимов шутливо погрозил ей пальцем.

— И как только там люди живут? — проговорил он, когда мы тронули коней. — Будто звери, в пещерах…

— Ничего, — ответил я. — Будут жить лучше. Советская власть и здесь укрепится прочно.

Приехав на заставу и немного отдохнув, я вышел во двор. Он был обнесен глиняным забором — дувалом. Бо́льшую часть двора занимала казарма — длинное глиняное строение с плоской крышей, покрытой саманом. Перед казармой стояли новенький турник и новые брусья. К дувалу примыкал глиняный навес. Из-под него доносились голоса, пофыркиванье лошадей.

Около турника, независимо заложив за спину руки, прохаживался старшина Прищепа — коренастый человек небольшого роста с нарочито суровым лицом. Старшина шел пружинистым шагом, по-хозяйски поглядывая на солдат.

— А ну, живей! Тянутся, як сонные!

Красноармейцы суетились, спешили. Видно, они привыкли беспрекословно подчиняться старшине, уважали его и немного даже побаивались.

Я удивился. Пора было начинать политические занятия, а тут куда-то строили людей.

— Застава-а-а, ста-а-но-о-ви-и-сь! — протяжно крикнул старшина.

В недоумении я остановился недалеко от строя. Прищепа не заметил меня.

— Куда вы строите людей? — спросил я.

Старшина повернулся ко мне и твердо сказал:

— На кавподготовку.

— По расписанию — политические занятия.

— Так начальник их видминыв, — невозмутимо объяснил старшина.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Я впервые стоял перед строем заставы, не зная, что мне делать. Надо было принять какое-то решение. Но старшина посчитал вопрос исчерпанным, и его зычный бас загремел на весь двор:

— Застава-а-а!

— Отставить! — крикнул я. — Расседлать лошадей и собрать личный состав в Ленинский уголок!

Старшина удивленно уставился на меня, но потом приказал расседлать коней. Делал он это с явной неохотой.

— Инспекторьска на носу, товарищ политрук. Нам выучка нужна, а говорильня може обождаты, — убежденно сказал он.

Кровь бросилась мне в лицо.

— Кто вам сказал, что политические занятия — говорильня? С каких это пор кавподготовка стала важнее политической?

Старшина молчал.

Мы зашли в Ленинский уголок. Это была та же казарма, с той только разницей, что здесь, кроме коек и тумбочек, стоял стол, покрытый красной выцветшей материей, и на стене висела старая, зелено-бурая, замусоленная, во многих местах заклеенная белыми полосками бумаги географическая карта. Скамеек не было. Красноармейцы сидели на кроватях.

Среди них я увидел степенного Кравцова, веселого Шуляка, повара Дворянова. На самой задней койке склонился над тетрадкой Максимов. Это был единственный человек, с которым я успел поближе познакомиться, так как мы вместе были в ночном наряде. По его лицу, то задумчивому, то оживленному, я судил о том внимании, с каким меня слушали все.

Безучастно сидел один Прищепа. Он низко наклонился над столом, прикрыв лицо ладонью, словно загораживался от меня.

В конце занятия, по моей просьбе, красноармеец Мир-Мухамедов стал перечислять союзные республики. Он слабо знал русский язык, путался, безбожно коверкал слова:

— Грузина… Белорус… Казах…

Только сейчас Прищепа поднял голову и с живым участием взглянул на бойца. Его глаза улыбались. Трудно было понять, радуется он или удивляется.

— А еще? — продолжал я спрашивать бойца.

Мир-Мухамедов мучительно напрягал память, морщил лоб, но ничего вспомнить не мог. Новенькая, непомерно большая гимнастерка топорщилась на его тонкой фигуре. Она висела почти до колен, а ворот был настолько велик, что свободно вместил бы две мухамедовские шеи.

— А дэ ты служишь? Дэ? — сердито спросил вдруг Прищепа.

— А-а-а… Памир-республика.

Красноармейцы грохнули. Распираемый смехом, старшина вскочил и весело загремел:

— Яка ж вона у черта республика?! Хлопче? Памир — область.

— Таджикистан, — поправился смущенный Мир-Мухамедов.

— Правильно! — закричал старшина. — А покажи на карте? А?! Найдешь?

Красноармеец робко подошел к карте. Он долго водил по ней пальцем, потом остановился.

— Москва, — прошептал он про себя, но все услышали.

Напряжение в аудитории нарастало. Внимание красноармейцев было приковано к пальцу Мир-Мухамедова.

— Ныжче. Ныжче, — шептал Шуляк.

Красноармеец согнулся, присел. Палец его уже скользил по Афганистану. На выручку подошел Дворянов, но и он не мог найти.

— Це Индия, хлопче! — не выдержал Прищепа и тоже подошел к карте.

— Покажите им, старшина, — сказал я.

В глазах Прищепы погасли озорные огоньки. Отстранив красноармейцев, он смело ткнул пальцем в карту, а потом уже по складам прочитал: