Алекс Бонд - Творцы грядущего [litres]

Мы с восторгом приняли предложение и, прыгнув на край машины, ухватились за петли.

Подъемный кран поднял нас сначала вверх, а потом стал опускать вниз, в глубину зияющей пропасти шахты.

Когда машина достигла поверхности воды, Патерсон повернул кран резинового рукава, наполненного сжатым воздухом, и насос начал немедленно работать.

– Какое огромное давление должно быть в этом рукаве! – воскликнул Билл. – Посмотри, как он напрягается.

– Столб воды в пятьсот футов весит немало, – ответил я.

– Да, друзья мои, – сказал Патерсон. – Здесь давление не меньше двухсот пудов на квадратный дюйм.

Мы с Биллом стояли по одну сторону рукава, а Патерсон – по другую со своим помощником. Я только хотел сказать что-то, как вдруг раздался взрыв, и мы увидели, что рукав лопнул. Огромная кишка завертелась и забилась, как хвост пойманного кита, оттолкнула Билла от насоса, а огромный поток воды, который вырвался из нее, сшиб меня с ног и, если бы я не ухватился за висящий конец веревки, то очутился бы в воде. Билл шлепнулся в воду, отскочил от нее, как снаряд, вылетевший из орудия, тяжело ударился о бревна и исчез из виду.

Не теряя ни минуты, Патерсон прыгнул за ним, не снимая башмаков и тужурки. Поток, бежавший из рукава наподобие новорожденной Ниагары, вовсе не облегчал его задачу. Билл не выплыл на поверхность, и Патерсону пришлось нырнуть.

Шахта была хорошо освещена электрическими фонарями, но вода казалась совсем черной.

Я не мог спокойно оставаться на месте в то время как мой товарищ тонул, поэтому, не раздумывая о бревнах и других препятствиях, на которые я мог налететь в воде, сбросил куртку, сапоги и спрыгнул туда же.

В воде ничего не было видно. Приходилось хватать наугад.

Наконец на поверхности появился Патерсон с бесчувственным телом Билла. Тем временем помощник подал сигнал, чтобы опустили бадью, и мы все поднялись на поверхность.

Когда Билла вытащили из бадьи, я заметил, что одна нога у него висит, как тряпка, и указал на нее подбежавшему врачу. Тот озабоченно покачал головой, но все-таки прежде занялся тем, чтобы привести Билла в сознание.

Когда Билл начал дышать, он разорвал его брюки и обнаружил перелом ноги.

Пока врач прикладывал к ноге успокоительное средство, чтобы облегчить его страдания, Патерсон сбегал за перевязочными материалами.

– Если у него здесь есть родные, – сказал мне доктор тихо, чтобы Билл не услышал, – вам бы лучше всего послать за ними.

– Я знаю здесь в городе только его дядю.

– Известите его по телефону, чтобы он встретил нас в больнице. Это очень опасный перелом. Ему придется пролежать месяца два, если не три.

– Три месяца! – взволнованно повторил я.

– Ш-ш! – доктор погрозил мне пальцем. – Ему ни к чему знать об этом сейчас.

– Но он должен поступить в колледж на будущей неделе.

– Ну, нет! О колледже придется пока забыть.

Со стесненным сердцем подошел я к телефону, чтобы известить дядю Эдуарда. К несчастью, его не оказалось дома. Но человек, с которым я говорил, обещал мне сделать все возможное, чтобы разыскать его. В крайнем случае, его можно было застать в клубе в час дня.

Я едва успел переменить свое мокрое платье на сухое, которое принадлежало Патерсону, как услышал тревожные звонки кареты скорой помощи, которая быстро неслась по улице. Когда она въехала во двор, кругом нее столпилось сейчас же столько народу, что я с трудом пробрался к ней. Я твердо решил доехать с Биллом до госпиталя.

В больнице мне пришлось ждать в приемной, в то время как Билла понесли в операционную. Там я ждал целую вечность, пока за мной не пришел сторож и не проводил меня в палату, где неподвижно лежал на койке мой друг Билл.

– Он только что очнулся после эфира, – сказала мне сиделка.

Я сел около него. Я весь дрожал, слушая его стоны. В каком-то полубреду он все время просил пить. Наконец, я разобрал едва слышное слово: «Джим»!

– Я здесь, дорогой мой, – ответил я.

– Джим, – позвал он опять. – На сколько времени меня положили?

Я постарался успокоить его.

– Тебя, наверное, скоро отпустят, – сказал я. – У тебя повреждена нога.

Он помолчал, потом спросил едва внятным шепотом:

– Сломана?

Я кивнул головой.

Внезапная боль в сломанной ноге заставила его застонать.

– Не печалься так, Билл, – убеждал я его. – Доктор все приладил, как следует, и ты не заметишь, как будешь опять здоров.

Но Билл понимал, что это неправда.

– Нет, я знаю, – прошептал он, – что это тяжелый перелом и мне придется пролежать четыре месяца, как моему двоюродному брату.

– Доктор сказал – не больше трех, – перебил я его.

– На будущей неделе ты будешь в школе, а я…

– Билл, дружище, – прервал я его опять, – я в этом году не поступлю в колледж.

Говоря это, я старался придумать объяснение своему внезапному решению.

– Я все уже обдумал. Я отложу поступление до будущего года. Неужели ты думаешь, что я уеду, оставив здесь тебя одного? Нет, дружище. Мы с тобой пройдем колледж вместе, как и подготовительную школу.

Я говорил решительно, хотя совершенно не предполагал, что скажет на это доктор Мак-Грегор.

– Джим, это все очень хорошо, – сказал Билл, – но только…

В это время появление дяди Эдуарда прервало наш разговор.

Не без страха звонил я в тот вечер в квартиру доктора Мак-Грегора. Забыв даже поздороваться с ним, я прямо задал ему вопрос:

– Доктор Мак-Грегор, будете ли вы иметь что-нибудь против того, чтобы я не поступил в колледж в этом году?

– Что такое? В чем дело? Ты боишься не выдержать экзаменов?

– Нет. Дело не в этом. Билл сломал ногу, и его положили на три месяца в больницу…

Я замолчал.

– Да. Я знаю. Это очень печально. Но какое отношение все это имеет к тебе?

– А как же? Ведь он не может поступить в этом году, а мы с ним всегда были товарищами и нам никак нельзя разлучаться. Мы должны были поступить в один класс, и…

Доктор Мак-Грегор смотрел все так же строго.

– Джим, – сказал он. – Что же ты собираешься делать в течение этого года – ты намерен сесть на шею отцу или рассчитываешь на то, что я тебя буду поддерживать?

Я весь вспыхнул от досады и несдержанно ответил:

– Я не нищий, доктор Мак-Грегор. Я сам могу содержать себя. Я уверен, что найду дело здесь, в городе, а если не найду, уеду работать на бумажную фабрику.

К моему удивлению, лицо доктора Мак-Грегора осветилось улыбкой, и я понял, что он хотел только испытать меня.

– Я знаю, знаю, – сказал он, потрепав меня по плечу. – Иди и поступай, как хочешь. Свое обещание я могу растянуть на пять лет, если нужно.

Не потому, что я не мог найти себе работу в Нью-Йорке, а потому, что мать решила, что меня давно не видели дома, я уехал через несколько дней после описанных событий. Но я сдержал обещание, данное доктору Мак-Грегору и поступил на бумажную фабрику, находящуюся в одной миле от нашего дома, на реке.