Генри Хаггард - Рассвет

— Как же?

— Ну, если хотите, я отвезу ей это кольцо. Я думаю, что это очень великодушное предложение с моей стороны, потому что я не люблю ответственности.

— Но какой смысл отдавать ей кольцо?

— Это нечто, в чем не может быть никакой ошибки, вот и все, говорящее послание от вас лично. Но не отдавайте его мне, если вам не нравится моя идея; может быть, вы не хотите этого!

— Признаюсь, мне совсем не хочется с ним расставаться, но мне бы очень хотелось послать ей что-нибудь. Я полагаю, что вы не возьмете письмо?

— Вы не можете написать ни строчки, мистер Хейгем!

— Нет, конечно, я забыл про это проклятое обещание. Вот, возьмите кольцо… и скажите Анжеле все, что сочтете возможным. Вы обещаете, что сделаете это?

— Конечно, я обещаю, что скажу все, что смогу сказать.

— Вы очень добры и любезны. Как бы мне хотелось поехать с вами в Марлшир! Если бы вы только знали, как я хочу снова увидеть ее. Мне кажется, если что-то разлучит нас, мое сердце разобьется… — и губы юноши задрожали при этой мысли.

Леди Беллами повернула к нему свое мрачное лицо — в ее глазах горело сострадание.

— Если вы питаете к Анжеле Каресфут столь великую любовь, то послушайтесь моего совета — избавьтесь от нее, задушите ее в себе… во всяком случае, постарайтесь; ибо удовлетворение такого рода чувства принесло бы с собой большее счастье, чем позволено человеку в мире, специально предназначенном для того, чтобы обеспечить величайшее несчастье наибольшему числу людей. Сама судьба борется против такого счастья; ее служители — человеческая глупость и страсть. Много ли вы видели браков, скажите мне, подобных бракам из романов, когда мужчины женятся на своих истинных возлюбленных? В романах они всегда так делают, это еще одна приятная ложь нашего общества, но реальная жизнь похожа на роман без третьего тома. Я не хочу пугать вас, мистер Хейгем; но вы мне нравитесь, и я прошу, чтобы вы закалили свой разум — тогда любое разочарование, любой удар не смогут раздавить вас.

— Что вы имеете в виду, леди Беллами? Вам что-то известно о каких-нибудь грядущих неприятностях?

— Мне… конечно, нет. Я говорю только об общих принципах. Не будьте слишком самоуверенны и никогда не доверяйте женщине. Пойдемте, пойдемте домой.

На следующее утро, когда Артур спустился к завтраку, четы Беллами уже не было в отеле. Почтовый пароход из Кейптауна прибыл в полночь и отчалил на рассвете, забрав их с собой.

Отъезд Беллами оставил Артура в очень подавленном настроении. Его ощущения были подобны тем, которые, как можно себе представить, испытывал древний грек, пославший за советом к Дельфийскому оракулу и получивший за свои труды весьма неудовлетворительный ответ, предвещавший беды, но не говоривший ничего конкретного. Леди Беллами в его голове была каким-то образом связана с идеей оракула. Она и выглядела, как оракул. Ее смуглое лицо и непроницаемые глаза, печать властности на челе — все говорило о том, что она была мастерицей черных искусств. Ее слова тоже были таинственны и полны горькой мудрости и глубокого знания, извлеченного из ядовитых сорняков жизни.

Артур с содроганием почувствовал, что если леди Беллами пророчит зло, то зло последует за ее словами. Предупреждая Артура, чтобы он не возлагал все свое счастье на алтарь единственного предприятия, дабы не испытать впоследствии сокрушительного удара, она пророчествовала — он был в этом уверен — ибо знала будущее, недоступное простым смертным. Как же серьезно она предостерегала его от абсолютной веры в Анжелу — настолько серьезно, что ее слова оставили в его душе горький привкус недоверия. Но как он мог не доверять Анжеле?

Не утешило его и замечание Милдред Карр, сделанное на следующий день после отъезда леди Беллами. Подняв глаза, она пристально посмотрела на его руку.

— На что вы смотрите? — спросил он.

— Разве вы не носили помолвочного кольца с тем странным изумрудом?

— Да, верно.

— Что же вы с ним сделали?

— Я отдал его леди Беллами, чтобы она передала его Анжеле.

— А зачем?

— Чтобы дать ей знать, что я жив и здоров. Вы же знаете, мне нельзя писать ей.

— Вы очень доверчивы.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего. По крайней мере, я не думаю, что следует так запросто отдавать свое обручальное кольцо в чужие руки. Его могут использовать не вполне правильным образом, знаете ли.

Подобный взгляд на произошедшее переполнил чашу нервного беспокойства Артура, и он тщетно засыпал Милдред вопросами, пытаясь заставить ее объяснить, что она имеет в виду, и изложить причины своих подозрений, если они у нее были; но она больше ничего не сказала по этому поводу; затем эти разговоры прекратились, и тема эта более не упоминалась между ними.

После отъезда супругов Беллами время на Мадейре тянулось бесконечно, но никаких заметных перемен в обстановке не происходило. Однако Милдред видела, что их визит лишил ее всех преимуществ, которые она приобрела перед Артуром, потому что они как бы принесли с собой дух Анжелы — и как бы бесплотен он ни был, этого оказалось достаточно, чтобы совершенно подавить влияние миссис Карр. Артур не предпринимал более никаких шагов и, казалось, начисто забыл про тот эпизод на холмах, когда был так близок к катастрофе. Напротив, ей казалось, что с течением времени молодой человек становится все более озабоченным и смотрит на нее все более и более как на сестру, пока наконец ее терпение не истощилось.

Что же касается ее собственной страсти, то она, не имея никакого выхода, мало-помалу становилась почти безудержной. Отныне Милдред Карр дрейфовала, словно судно без руля в непрерывно бушующем и не знающем покоя море. И не было того масла, которое можно было бы пролить на эти неспокойные воды, не было отдыха от штормовых порывов, бушевавших отныне между ней и желанным пристанищем ее покоя. В самом деле, Милдред даже начала сомневаться, не ослабла ли окончательно ее способность очаровывать Артура так, как это ей удавалось поначалу, с блеском остроумия и полубессознательным проявлением природной грации, и не была ли она близка к тому, чтобы вовсе потерять свою ненадежную опору в его уважении и привязанности. Мысль о том, что он, возможно, устал от нее, однажды пронзила ее, словно ледяной ветер, и на мгновение превратила ее сердце в лед.

Бедная Милдред! Выше, чем когда-либо, над ее головой расцвела «голубая роза», которую ей так хотелось сорвать. Доберется ли она когда-нибудь до нее после всех своих усилий — хотя бы для того, чтобы успеть сорвать один бедный листик, один увядший лепесток? Тропинка, которая вела к заветной цели, была очень трудна для подъема, а внизу бурлили и пенились зловещие буруны. Не суждено ли ей, в конце концов, упасть в эту бездну, печальные воды которой не могут принести ни смерти, ни забвения?