Ата Дурдыев - Сколько нам еще жить?..

Убитых всего по Тахта-Купыру точно не установлено, но трупов нами найдено, помимо Дедова, пять, из коих 3 мужчин, 1 женщина и 1 ребенок лет 5—6…

Особенно чуткой бывает тишина на рассвете, когда еще не ушла ночь и не наступил день. Замирает природа, чтобы услышать как скажет ночь: — «Прощай!» и промолвит утро: «Здравствуй!» Будто прислушиваются к этому деревья и трава, каждый кустик и камушек, валуны и камыш. И, готовясь к встрече с солнцем, прихорашивается природа, подвешивают травинки и листья алмазные капли росы, чтобы заиграли, отразились в них лучи…

Опустив поводья, Алексей и Улан ехали по дозорной тропе. Лошади, покачивая головами, изредка всхрапывали, привычно копытя каменистую землю. Они прядали ушами и, казалось, что вслушивались в утреннюю тишину. Впереди их ждала конюшня, добрая порция овса, отдых, и кони шагали ходко, сбивая росу с кустов, обступивших дозорную тропу.

Пограничники не торопили лошадей, внимательно оглядывали знакомые места, отмечая все, что попадало в поле зрения.

Второй год служил на заставе Алексей, из новичка превратился в бывалого пограничника, втянулся в службу, приобрел настоящих друзей и на заставе, и в пограничном селе. Прошло немного времени с того памятного дня, когда он стал комсомольцем. Внешне оставался таким же, но в глубине души чувствовал перемену… Стал строже к себе, больше появилось ответственности, дороже стали друзья. Добрее стало сердце к своим, злее к тем, кто мешал жить мирно и спокойно.

Алексей представил заставу, спящих ребят… Хотя какой может быть сон у пограничников ночью? Самая служба! Из четырех десятков человек, служивших на заставе, сейчас там и одной трети не набрать…

Курбаши Дурды Мурт на этот раз решил прорваться через границу на рассвете, на стыке двух застав. Расчет был прост: пограничники находятся в дозорах, секретах, бдительность к концу ночи притупляется. Конечно, если пробираться тайком, вернее всего ночью. Но если идти с боем самое лучше время раннее утро. Еще накануне отряд сосредоточился в ближайшем глубоком овраге, заросшем турангой-гребенщиком, настолько густым, что даже днем лучи солнца не могли пробиться сквозь зеленый навес листьев. Пробирались по двое-трое.

Проверили оружие, снаряжение, определили задачу: разгромить заставу, напасть на село, вырезать активистов, сжечь их дома, забрать ценные вещи, угнать скот, уничтожить посевы. Разделиться на три группы, оставить память о себе и в соседних селах, потом соединиться и уйти за кордон уже в другом месте.

Утренний намаз басмачи совершили на выходе из села. Разостлав вместо ковриков свои грязные широкие чекмени, встав на колени лицом на юго-запад, они беззвучно зашевелили губами, вознося аллаха и прося у него удачи. Опускаясь на свой хивинский чекмень, курбаши попал коленом на острый камень, что оказался под ним и это испортило настроение. Слова молитвы исчезли из памяти. Он думал о набеге, представлял его на разных этапах и ярость медленно закипала в груди, жгла сердце. Если бы не проклятые гельмишеки-пришельцы, разве сейчас крался бы он, как волк, на родную землю отца, умершего на чужбине?.. Где былые богатство, почет, раболепие? Ничего не осталось. Курбаши смертельно ненавидел всех, кто был на той стороне. И ненависть рвалась наружу, просила действия, крови!

Поднимаясь, Дурды Мурт сказал телохранителю — мрачному верзиле с тяжелым подбородком и длинными, чуть ли не до колен руками:

— Будь рядом, Чары. Вперед не выскакивай, и не очень отставай, следи, чтобы сзади не заехал кто…

— Слушаю, Дурды-ага, — наклонил голову телохранитель, — все будет как ты сказал!

— Тряпок не бери, — брезгливо сморщился курбаши. — Ищи золото, деньги, драгоценности. Говорят, в конторе колхоза есть железный шкаф, — подорви его гранатой, только осторожно, не повреди того, что там хранится! Ты понял?

— Понял… Может, взять пулемет? Я пробовал из него стрелять — хорошо бьет.

— Твое дело меня охранять! Разве мало у тебя оружия? Маузер, наган, клинок, гранаты, нож… Куда тебе еще пулемет? Может, скоро пушку запросишь?

Дурды Мурт усмехнулся и вставил ногу в стремя. Чары придержал его, и курбаши тяжело влез в маленькое азиатское седло.

Увидев, что главарь сел на коня, взобрались в седла и бандиты. Кто лихо, одним махом, кто еле-еле, словно нехотя. Четкости и порядка в банде не замечалось.

«Зажирели скоты! Не зря говорят: если ишак жиреет, то и хозяина лягнуть может…» подумал курбаши, наблюдая за своими нукерами. Злость все больше накапливалась в его сердце. И не знал, она будет все нарастать и стихнет лишь тогда, когда его клинок обагрится горячей кровью. Подождав, пока все усядутся в седла, курбаши поднял руку и тронул поводья. Застоявшийся скакун всхрапнул и рванулся вперед…

Что может быть прекраснее пробуждения природы! Сколько раз Алексею приходилось видеть это и все равно он не переставал удивляться великому чуду! И на родной Волге, и здесь в далеком южном крае. Только охотники, рыбаки и пограничники так часто остаются наедине с природой, видят как каждая былинка ждет встречи с солнцем, а птичьи голоса славят наступающий день. Алексей любил такие часы! У себя на Волге он почти бездумно ощущал прекрасное, вслушивался в тишину, различая в ней самые разные голоса и звуки. На границе он любовался своеобразной красотой величественных вершин Копетдага, бескрайними просторами Каракумов, которые уже успел полюбить. Но мгновенно настораживался, если слышал что-то постороннее.

Привычно окидывая окрестность внимательным взглядом, посматривая под ноги коней, вслушиваясь в звуки утра, Алексей и Улан приближались к заставе.

— В гости на Иссык-Куль приедешь? — неожиданно спросил Улан.

— Что ты ни с того, ни с сего об этом заговорил? — усмехнулся Алексей, покосившись на напарника.

— Ай… Птичку услышал. Джикджики называется. У нас на Иссык-Куле тоже есть. Моя услышал — дом вспомнил… Вот…

— Первым делом ко мне на Волгу заедем, а потом к тебе на Иссык-Куль махнем… А что за птичка? Как ты сказал — джикджики?..

— Маленький такой, серый… А голос тонкий-тонкий, как волосок на гриве у коня… Вот слушай, слушай…

Улан поднял палец и лицо его расплылось в улыбке, он зажмурил глаза и прошептал:

— Слышишь?

Алексей напряг слух и уловил тонкий мелодичный посвист.

Стараясь не прервать его, он повернулся к Улану, тихо прошептал:

— Пеночка.

— Какой такой пеночка? — недоуменно переспросил Улан. — Джикджики это.

— У нас их пеночками зовут, — объяснил Алексей. — Хорошо поет и прятаться умеет. Рядом будет сидеть и не заметишь… — Алексей улыбнулся своей застенчивой улыбкой, вновь прислушался к нежному свисту.