Лидия Бормотова - Степной принц. Книга 1. Горечь победы

Джексенбе не остался в стороне от разговора, не смолчал:

– Там было не до того. Потом уже. Когда я привёл карабаира. А волки лошадь хотели задрать. Баюр из мултука стрелял. Они и отстали.

– Надо тебе ружьё подарить. При следующей встрече, – волхв хлопнул по плечу побратима, придавая своему обещанию вес. – Выстрела боятся не только волки, но и двуногие хищники.

– Ты мне халат дарил, – напомнил киргиз.

– Халатом разбойников не отгонишь, только приманишь, – рассмеялся обладатель мултука. Последний, кстати, высоко ценился киргизами и был большой редкостью для этого племени. Встречались у них старинные кремниевые ружья, фитильные, которые доставляли больше хлопот, чем толку. Так что у обрадованного побратима засияли глаза и жарким румянцем полыхнули скулы.

Между тем ельник кончился, его сменили разношёрстные кустарники, местами ползущие вверх по склону и непролазные настолько, что продираться через них без ущерба себе не стоило и пытаться. Тем более что сразу за кустарниками деревьями тоже не пахло – склон покрывала мелкая россыпь камней, а до ближайшего зелёного укрытия на выходе из гор было далеко.

– Придётся пробираться горами и ущельями, – озадаченно произнёс Баюр, вовсе не настаивая, а предлагая на суд спутников один из вариантов пути. Но спутники не стали судить-рядить, не придумав альтернативной тактики, и повернули коней в ближайшую расселину.

– Ничего, – уговаривал Джексенбе приятелей (а заодно и себя), – выйдет дольше, зато нас никто не увидит.

День пошёл на убыль, за скалами тем более сумрак сгустился почти сразу, напомнив путникам, где прячутся от солнца тени и как неудержимо они стремятся перерасти в непроглядный мрак.

– И ночевать здесь удобнее, – продолжил киргиз. – Кони отдохнут.

Последний аргумент был абсолютно бесспорным и придал вдохновения всадникам, надеющимся до темноты отыскать подходящее для стоянки место. Выбранное ущелье было сродни прежнему, в котором они ночевали: тот же узкий проход, огороженный отвесными скалами, которые на трёхметровой высоте начинали щериться, показывая выступающие каменные козырьки – по таким удобно карабкаться вверх, перебираясь с одного на другое, словно по ступеням. Вот только добраться до них можно разве что на крыльях. Под выступами чернели глубокие щели, некоторые довольно вместительные, будто выдолбленные специально для человека, из них выглядывала сухая трава. Ну, положим, человек не полезет на такую высоту, чтобы устроить привал, а вот крупная птица вроде грифа, орла вполне может устроить там гнездо. Или какой-нибудь зверь притаиться в засаде.

Тропа, впрочем, была исхоженная. Или изъезженная. Судя по тому, как ровно был втоптан в неё щебень, осыпавшийся с каменных выступов, освоили её задолго до нынешнего посещения, но в данный момент никаких признаков чужого присутствия заметно не было. Долго высматривали, когда же скала явит поворот с удобной нишей, где можно остановиться, а она всё не кончалась. Двигаться приходилось медленно, чтобы кони не оступились в неизменный по соседству с тропой ручей и не сломали ноги на скользких голышах. Заехали уже довольно глубоко в ущелье, когда обнаружили вожделенное убежище, на редкость удачное, о каком можно было только мечтать. Похожее на грот, с нависающим сверху уступом. Правда, кони под каменный свод не помещались, пришлось привязать их рядом. Но зелени вокруг хватало. Стреноженные скакуны сразу принялись щипать траву. Рассёдлывать их не стали. Случись тревога – с упряжью возиться некогда, а без седла и стремян далеко не ускачешь. Впрочем, если будет тихо, можно будет этим заняться попозже. Заводную лошадку стреноживать не стали, оставили привязанной к седлу Джексенбе. Зря что ль он старался, наворачивая узлы на переднюю луку? Зато утром не придётся с ней заново суетиться.

Ночлег в горах ни для кого не был в новинку, а потому не пришлось ничего объяснять, никого понукать, каждый занялся делом. До полной темноты осталась самая малость.

Камень, угодивший в затылок Баюру, присевшему на корточки, чтобы разжечь костёр, на мгновение ослепил. Краем сознания он успел подумать, что это искры брызнули ему в лицо, и тут же повалился рядом со вспыхнувшими сучьями в кромешной тьме. Всё, что произошло дальше, уже не достигало ни его слуха, ни его сознания: ни крики, ни ржание лошадей. Он не видел, как накинулись на его спутников выследившие-таки их разбойники, как дрались его друзья, как связывали им руки, не щадя, били наотмашь, когда те огрызались и пытались вырваться.

Когда сознание мало-помалу стало проясняться, волхв не стал спешить с воскрешением. Не мешало бы присмотреться и оценить ситуацию, в которую они так глупо вляпались. Всю дорогу были настороже, а на привале потеряли бдительность, устав бояться. Надо отдать должное терпению разбойников, дождавшихся своего часа.

Голова гудела, как вечевой колокол. Никак не удавалось сосредоточиться. Мысли расплывались туманом и путались. Бок, закоченевший на холодных камнях, онемел и уже не чувствовал впечатавшихся в тело острых граней. Но один камень острым не был и подозрительно напоминал форму огнива, да и впечатался в бедро там, где находился карман. Так и есть! Даже не обыскали. Не успели? Он незаметно пошевелил затёкшими руками, убедившись, что они крепко связаны. Хорошо, что не за спиной, а впереди. Видно, некогда было возиться. Понадеялись, что удар был тяжёлый и отключил сознание надёжно и надолго, если не навсегда. Усилием воли удержался от стона, который привлёк бы к нему внимание и означал бы, что оглушённый наконец-то очнулся и приходит в себя. От костра, где он свалился, его так и не оттащили, были заняты другими претендентами на плен, а потом, видимо, не сочли нужным. Кстати, костёр хорошо разгорелся и разогнал тьму на стоянке, одинаково приглянувшейся друзьям и врагам. Увы, стоянка была единственной точкой, на которой сходились их вкусы, дальнейшие предпочтения столкнувшихся сторон, равно как и планы, расходились в противоположных направлениях. Сквозь ресницы волхв рассматривал карачей.

Их было четверо. На киргиз не похожи. Видимо, туркмены, как говорил Чокан. Они негромко переговаривались, обгрызая дымящееся мясо с костей, но язык их был волхву непонятен, кроме отдельных слов, среди коих повторялось «валихан». Знать бы, что за ним скрывается. Один из этой шайки, наверняка, был тот, что удрал в перестрелке, а потом вернулся с подкреплением, но который – неизвестно. Тогда, издали, было не разглядеть. Хотя… вон тот здоровенный детина с горбатым длинным носом и узкой змейкой губ похож на главаря. Чтобы справиться с таким один на один, пришлось бы попотеть даже ему, волхву. Что говорить о Чокане! Он для этого бугая сухая тростинка, скрутит одной левой за милую душу. Ишь, горделиво выпрямился, надменно посматривает то на своих, то на пленных, в равной степени презирая и тех и других. Глаза, ледяные, непроницаемые, словно залитые смолой, можно было принять за незрячие, если бы не уверенные, энергичные движения их обладателя. Такой хладнокровно зарежет любого ради выгоды. Или мести… Теперь-то уж их лица волхв запомнил намертво, не выжечь огнём.