Влас Комар - Онфимка

– Мы братья! – выступили вперед Первуша с Онфимкой, как самые объективно местные, чтобы не напугать народ наверху. Они протянули вперед руки с отрытыми ладонями, показывая, что в них ничего нет, и двинулись к самому важному мужику на горе. – Мы путники, идем в Смоленск, хотели бы у вас прикупить припасы, если есть что, выставленное на продажу.

Огромный мужик посторонился, пропуская вперед тонкую девушку райской красоты, с огромными светящимися голубыми глазами и золотыми пшеничными волосами. Губы ее были плотно сомкнуты, видно было, что какое-то горе грызет ее изнутри. Стало понятно, почему ее голос было слышно, а саму не видно – одета она была в мужские порты и рубаху, на голове шапка-валёнка – едва ли различишь среди толпы народа. Звонким, как колокольчик, голосом начала свою речь девица:

– Ну привет вам, коли вы и в самом деле с миром идете! А не вы ли, случаем, отряд Золотого Змея, о котором идет слава на сто верст кругом?

– Да, пожалуй, что и мы, – отвечая, Первуша так сильно покраснел, что на его щеках чуть кожа не загорелась. Онфимка очень удивился – чего это он? Зато девушка усмехнулась, увидев смущение богатыря.

– Я Есеня, а это мой народ – рязанцы мы, местных краев дети – она поклонилась путникам, а за ней и все, кто был рядом. – Пойдемте, угостим вас, чем боги нас угостили сегодня.

Наши друзья отправились за молодой девушкой в едва видную за туманом деревню, а плотники продолжили свое важное дело. Деревня оказалась почти полностью сгоревшей, кругом валялись обугленные бревна, разбитые заборы, остатки дранковых и соломенных крыш. Целыми и невредимыми стояли посреди запустения лишь каменные печи – белые, цветные, разрисованные, смотрели они печально на разруху вокруг. А самым страшным было то, что поругано и попорчено было святилище в центре селения – половцы украли золото, серебро, драгоценные камни, а прекрасные лики богов порубили мечами да секирами. Здесь работали все – от мала до велика. Убирали, очищали несгоревшие бревна, устанавливали фигуры богов в святилище, служители молились и курили благовония. Сюда тоже подвозили бревна для новой стройки, но уже размером поменьше, чем на частокол.

Есеня пошла вдоль селения на небольшой лужок рядом, где наскоро устроили времянки – шатры из еловых лап, дранки и веток. Тут же сложили походные кострища, на которых готовился общий обед – сейчас никто не жил отдельно, все трудились вместе, ведь так намного быстрее и легче пережить любую беду. От опушки леса шли довольные охотники – сегодня они наловили много дичи, ее быстро разделывали опытные умелицы, насаживали на вертелы и устраивали над огнем. В крайней к полю печи несколько женщин пекли множество хлебов и булок из муки, собранной со всей деревни – из всех несгоревших сусеков*. В нескольких огромных чанах варили щи, пар подымался в самое небо. Запах над этим полем стоял такой вкусный, что у Онфимки кишки свернулись в трубочку от счастья.

Прямо посреди поля поставили грубо срубленные столы и скамьи – длинной буквицей «покоем»*, чтобы умещалось за обедом все селение. Есеня усадила гостей на край стола и попросила матушек и бабушек попотчевать их разными яствами, да собрать в дорогу немного снеди. Сама же села напротив и завела разговор.

– Мы народ мирный и много лет жили, бед не зная, трудились с утра до ночи да молились богам всевышним и Великой Матери. Но вот пришла черная туча нечестивых половцев, а мы ни к бою не готовы, ни к обороне… Мой муж был нашим старейшиной и собрав небольшой отряд самых сильных мужей, стал биться с проклятой саранчой, пока мы уходили в лесную чащу, где нас укрыла Мать Мокошь своим покровом невидимым. Не смогли они нас найти, только кто первыми шли – в болотах потопли! – Есеня зло рассмеялась, вспоминая это событие. – А как половцы ушли, увидели мы, что защитники наши все как один мертвы… И придумала я построить укрепления для нашей деревни, для детей наших малых, которые скоро подрастут и станут мужами великими. И жить им на этой земле в окружении врагов, от которых нужна защита!

От одной из палаток отделился и быстро побежал в сторону столов малыш лет полутора или двух от роду. Он радостно кричал: «Мама, мама!», а добежав, со всего маха прижался к есениным коленям. Она же погладила его по желтой вихрастой голове и сунула в руки пирожок с какой-то ягодой.

– Вот ради них мы строим наш город! И, надеюсь, все у нас получится!

– Получится, не сомневайся, – тихо пробубнил Никита, но никто его не услышал, потому что все были увлечены рассказом красавицы, которая к тому же оказалась такой умницей.

– Потом по обеим берегам реки пошел слух, что Золотой Змей побил в столице Муроме половцев, а его отряд идет по реке с какой-то великой миссией. Но мы не чаяли, что вы к нам свернете!

– Многоуважаемая госпожа, – вмешался в беседу на своем ломаном наречии Луций. – Я ромейский ученый Луций и я много чего повидал на своем веку. Я нашел вашу градостроительную задумку весьма неплохой. Но откуда вы знаете инженерные решения? Ведь для этого нужно было где-то учиться…

– Я даже грамоты не знаю, – усмехнулась Есеня и подмигнула Луцию. – Но поверь мне, друг Луций, выпишу себе из вашего Царьграда лучшего учителя нашим детям! И будут они поумнее многих ученых в мире!

– Будут! – таким же тихим эхом откликнулся Никитка, но его опять никто не расслышал.

– А строить мне помогает простая смекалка – смотрю и вижу, как надо. Только людей у нас мало, хоть и собрались здесь сейчас несколько разоренных деревень – все равно слишком медленно идет стройка… Но я не унываю, знаю, что и это все пройдет когда-нибудь!

– Все пройдет, как с белых яблонь дым*, – совсем уж тихо пробормотал Никита, что выглядело довольно некультурно с его стороны.

– Никита, что ты там все время бубнишь про себя? – одернул его Онфимка и толкнул в мощное конское плечо. Никита встал, склонил голову перед Есеней, а потом, важно задрав пушистый подбородок, начал очень официальную речь:

– Моя Великая Госпожа, которой я служу в вечности, передает вам привет и поклон, дорогая Есения! И просит вас и ваш род принять от Неё в подарок небольшую безделушку!

Никита забил передними копытами («Должно быть, Небесными», подумал про себя Онфимка) какую-то редкую барабанную дробь, отчего во все стороны полетели серебряные и алмазные искры. Раздался громовой топот копыт и неизвестно откуда понёсся по полю алый конь размером с гору! Все застыли на лужайке – кто от ужаса, кто от восторга. Конь поскакал к лесу, из которого пол часа назад вышли охотники.

Конь пылал огнем – огромные языки пламени вместо гривы окутывали его голову! Он махнул ею вправо – и ровными голыми стволами опалились деревья. Махнул влево – и попадали, покатились по полю вековые сосны, как трава, срезанная косой. Стукнул конь передними копытами – и подпрыгнули бревна в воздух, а приземлились уже у частокола. Стукнул конь задними копытами – и подскочили бревна, встали в вертикаль, да сами попрыгали в свои дырки, которые до этого мужики откопали да отбили… Хотел конь снова махнуть своей пылающей гривой влево…