Лев Леонтьев - Боль

Панкратов чуть не заплакал. Одновременно от боли и от радости, что разговор с начальником прекратился. Любил он начальника, уважал, но разговаривать с ним было очень неприятно. Такой вот парадокс. Видно, было в душе Григория Михайловича запрятано что-то такое, что коробило окружающих: гримаски неприязни отмечались и на лицах соседей Панкратова по кабинету, когда они разговаривали со Строговым. Даже если беседа была спокойной.

Что касается боли, то мучила она Дмитрия уже давненько. Лет пять, не меньше. Скорее, шесть: появилась вскоре после двадцатитрёхлетия. Панкратов старательно припоминал, как всё начиналось. Сначала начало чуть-чуть побаливать на пять-семь сантиметров выше пупка. А когда боли не было, то чувствовалось неудобство. Постепенно оно становилось всё ощутимее, а вместе с ним усиливалась и ширилась боль, а поразив однажды новые клетки тела, ни за что не желала сдавать своих позиций. Примерно в течение полугода она захватила плацдарм высотой в десять-двенадцать сантиметров и шириной от печени до селезёнки. В периоды обострения боль поднималась выше, и казалось, что болит сердце, горели лёгкие, иногда першило в горле. Поначалу Дмитрий думал, что всё, кранты. Ещё час-полтора и он умрёт. Однако время шло, боль усиливалась, но Дмитрий продолжал жить. Вот только есть стал меньше: приёмы пищи усиливали неудобство в теле, а боль после посещения столовой или собственной кухни становилась намного злее, чем до.

Поначалу Дмитрию приходилось очень тяжело. Из-за нескончаемой свирепой боли ненавидел своё тело, свою жизнь, завидовал окружающим. Люто ненавидел свою боль. Только спустя долгие месяцы Панкратов примирился с ней. Когда её сила устремлялась к бесконечности, Дмитрий прекращал бежать по жизни сломя голову, не обращая внимания на декорации. В это время он останавливался и внимательно всматривался в детали окружающего мира, пытаясь почувствовать его и себя самого в нём. Панкратову всегда, с самого детства нравились дни, когда можно было уединиться и как следует подумать, помечтать, не отвлекаясь на что-то… Боль. Она мешала заниматься какими-либо делами. Предаваться мечтам – тоже. Боль останавливала, заставляла думать о жизни вообще и о своём месте в ней.

Шесть лет мучений. А что доктора?.. Анализы крови, кала, мочи, УЗИ, ФГДС, ирригоскопия, колоноскопия – результаты в норме. «Вы здоровы!..» – неоднократно за эти годы было заявлено Дмитрию врачами. Ну, а поскольку здоров, значит, лечение не требуется. А боль… Странная она у вас какая-то, Панкратов. Беспричинная. Будем надеяться, что раз появилась без повода, то так же и пройдёт – сама по себе. И Дмитрий надеялся. Первые три-четыре года. А потом перестал. Надоело лазать по стенам во время приступов, надоело мечтать о том, что вернётся былое здоровье. Захотелось быть здоровым прямо сейчас. И Дмитрий начал приучать себя к боли. К тому, что она – явление не временное, а навсегда. И жить с ней Дмитрию до конца жизни. А раз так, то эта боль должна доставлять удовольствие, а не страдания…

Маша Соколова шумно вздохнула. Панкратов невольно покосился на нарушительницу тишины: наверное, дошла до какого-то душещипательного места. Соколова предпочитала сентиментальные романы. Её сердце жаждало любви. Маша бросила на Дмитрия ответный взгляд: её большие доверчивые, грустные глаза были подёрнуты поволокой. Соколова поправила пышную русую чёлку, переложила толстую косу на другое плечо и углубилась в чтение. Книга занимала Машу больше, чем Панкратов. И даже больше, чем все сослуживцы. Роман содержал нечто несоизмеримо более ценное, чем требовалось Соколовой от жизни…

Так вот, боль. Благодаря ей Дмитрий каждый день припоминал не только важнейшие события своей жизни, но и такие мелочи, о которых давным-давно забыл!.. Как, будучи семилетним мальчонкой, перочинным ножиком порезал палец; как девочке из параллельного класса крепко наступил на ногу и пошёл дальше, не извинившись, не успокоив её, как в пятилетнем возрасте во время прогулки на территории детского сада вляпался в дерьмо какого-то засранца, не нашедшего для отправления нужды более подходящего места. Потом около часа Митя сосновой палочкой выскребал какашки из подошвы сандаля … Всякая ерунда всплывала в памяти, Дмитрий диву давался, созерцая эпизоды своего прошлого!.. «Да, забыть что-то из моей жизни навсегда – мне не суждено», – шутил парень.

С тех пор как Панкратов пришёл к выводу о необходимости не только привыкнуть к своей боли, но и научиться получать от неё удовольствие, прошло шесть лет, и он серьёзно продвинулся в заданном направлении. Но ещё недостаточно для того, чтобы спокойно общаться с окружающими и пописывать в своё удовольствие повести и романы. Боль мешала, причём очень сильно. Так сильно, что порой Дмитрий с трудом переваривал информацию. И с не меньшим трудом формулировал мысли. Но задание самому себе выдано, просто для его претворения в жизнь требовалось время. А поскольку задача поставлена непростая, то, возможно, и времени на её выполнение потребуется немало. Впрочем, как знать, сколько это – «немало»?.. Год, два?.. Так это пустяк!.. Десять, пятнадцать?.. Многовато. Но даже если так – надо двигаться вперёд, а не рассуждать!.. Человек сам, сознательно, задаёт ритм своей жизни. Тебе плохо?.. Нет сил?.. Это не помеха проявлению активности, ибо она, активность, рождается сознанием. Невмоготу, – но поднимись с кровати и начни что-то делать!.. И начав, увидишь, почувствуешь, что обрёл потенциал, необходимый для дальнейшего движения. Поймёшь, что тебе необходимо для того, чтобы привести своё здоровье – духовное и физическое – в соответствие поставленным перед собой целям и тому движению, траекторию и темп которого для себя запланировал…

Со своего кресла поднялся Вася Петров, начал ходить из угла в угол. Длинные худые ноги позволяли Петрову пересекать кабинет по диагонали за четыре шага. Панкратову для преодоления этого расстояния (измерил из интереса) требовалось семь. Вася остановился посреди кабинета, порывисто взъерошил длинные нечёсаные каштановые волосы, задумчиво поднял глаза к потолку и замер. Несмотря на возраст (Петрову было двадцать девять), в его шевелюре было много серебряных нитей. Видимо чересчур эмоционально относился к сведениям, получаемым из литературы по программированию. Возможно, не всё удавалось понять так быстро, как хотелось, и это вызывало повышенную нервозность. Дмитрию это было знакомо по средней школе: порой бурно переживал, когда материал не поддавался осмыслению, даже швырял в сердцах учебник в стену. Теперь смешно. Да пошли ты эту книгу куда подальше и иди гулять!.. Так нет же, страдал…

Петров, видимо, придя в мыслительном процессе к определённому рубежу, стремительно вернулся на место, схватил книгу, начал лихорадочно листать. Спустя пару минут затих, вперив взгляд в текст.