Лев Леонтьев - Боль

Боль Панкратова тоже заметно поутихла. Дмитрий облегчённо вздохнул: появилась возможность поработать. Скорее, пока боль не вернулась!.. Руки поправили клавиатуру, пальцы начали выбивать «чечётку». Дмитрий улыбался, будто слушал приятную музыку…

-2-

Придя после работы домой, Дмитрий не стал долго расслабляться. Быстро разделся, забрался под душ. Прохладная вода прибавила бодрости. Распахнув форточку, в темпе проделал несколько гимнастических упражнений, в перерывах между ними включил компьютер и заварил свежий зелёный чай. Молочный улун – самый любимый.

Выпив две большие кружки ароматного напитка с мёдом, лёг на кровать, прикрыл глаза. Полежал не более пяти минут, резво подскочил и устроился за компьютером. Поднял над клавиатурой кисти рук, представив себя пианистом. Вот сейчас польётся музыка. Лучше, если волшебная. И появятся новые прекрасные строки его очередного романа… Но ничего такого не произошло. Строки как строки, ничего особенного. Скорее даже, сухие, вялые.

«Такое точно не напечатают!.. – с досадой подумал Дмитрий. – Может быть, мало отдохнул?.. Надо ещё полежать, получше расслабиться?..»

Так и сделал. Лежал минут двадцать, но чуда не произошло. Желания творить не было.

«А ну-ка за компьютер!.. – приказал себе Панкратов. – Хватит прохлаждаться, за работу!..» Чей-то голос за кадром начал ныть, что всё равно ничего не получится, все его потуги напрасны, произведение никто не станет печатать. Лучше взять книгу какого-нибудь известного автора, почитать в своё удовольствие. Это будет настоящий отдых, который необходим, ведь завтра на работу. Можно посмотреть какой-нибудь фильм – штук двадцать скачал с Интернета месяц назад и ни одного не посмотрел!.. Отдыхай, Митя!.. Если весь вечер допоздна провести у компьютера, старательно напрягая мозги, то и завтрашний день насмарку: как работать, если ещё не успел восстановить силы?..

Панкратов выслушал монолог невидимого нытика, усмехнулся и снова упрямо устроился за компьютером. Хотя очень не хотелось: лень навалилась страшнючая. Пропыхтев около часа, сочинитель выдавил из себя около двух страниц.

«Мда, неважнецки, – с тоскливым вздохом подумал он. – Но лучше, чем вовсе ничего!..»

Дмитрий улыбнулся и весело зашагал на кухню. Квартирка небольшая, поэтому понадобилось всего семь шагов. Лучше, чем три. Но хуже, чем двадцать. Хотя – как знать?.. Чем больше шагов, тем выше квартплата. И потом: захотелось поесть, а ты идёшь, идёшь, идёшь… Нет, у него нормальная квартира, всё рядом, всё под рукой. Панкратов не умел унывать, но не всегда был таким. Горевать он перестал, с тех пор как появилась… боль. Ну, не сразу, конечно, – пришлось потрудиться. Но именно она, его боль, научила Дмитрия относиться ко всему легко. Даже к смерти. Даже к жизни вообще. «Всё хорошо, всё как надо!..» – такой девиз стал сопровождать Дмитрия Панкратова на тропе его судьбы. И боль, временами просто жуткая, – тоже нормально!..

Долго рассиживаться на кухне, потчуя утробу деликатесами, Дмитрий не любил. Наскоро покидал в желудок незамысловатую еду: небольшой кусочек варёной курицы, дожидавшийся решения своей участи уже третий день, половину средних размеров картофелины и небольшой свежий огурчик, который предварительно был очищен от кожуры, разрезан вдоль и щедро посолен. Вот, собственно, и всё. Ах, нет!.. Вслед за всем этим последовали две конфеты «Мишка косолапый». Дмитрий больше любил «Красную шапочку», но в магазине, расположенном на первом этаже дома, где он жил, это лакомство закончилось, а идти куда-то искать этакую ерунду не хотелось. Добро был бы рис или селёдка – можно было бы прогуляться, а то – конфеты!.. Можно и вовсе обойтись без них. Но после скромного ужина голод не исчезал. Наоборот, желудок начинал раздражённо требовать ещё еды!.. Ворчать на хозяина он мог и час, и два. И это ворчание мешало Дмитрию сосредоточиться на чём-то другом – на написании собственного произведения или на чтении чужого. Вот тогда на помощь приходила «Красная шапочка». Или «Мишка косолапый». Или какая-то другая сласть. Пара конфет, и обманутый желудок замолкал.

В этот вечер Дмитрий не стал дожидаться претензий со стороны желудка, съел пару конфет, схватил третью. Нет, пожалуй, пожадничал: конфета, удерживаемая за «хвостик» двумя пальцами, повисела некоторое время в воздухе и плюхнулась обратно в пакет. Мужчина вернулся в комнату, прилёг на кровать. Ложе недовольно скрипнуло. «Опять гайки ослабли!.. Надо подтянуть!..» – после этих, уже довольно сонных мыслей глаза Дмитрия закрылись. Он почти задремал. И вот тут проснулась боль. О, как она свирепствовала в этот вечер!.. В животе орудовало не меньше трёх как бритва заточенных кинжалов. Сердце пустилось в дикий пляс. Лицо горело, болела голова. Дмитрию казалось, что она треснет, и мозги разлетятся по комнате, забрызгав стены, словно мякоть переспелого арбуза, уроненного на пол торопыгой, мечтающим скорее поместить влажную, только что вымытую ягоду на стол и кровожадно вонзить в тёмно-зелёную бархатистую кожу большой острый нож. Мужчина инстинктивно повернулся на правый бок, свернулся калачиком. Так он лежал когда-то давно в утробе матери. Конечно, он не помнил этого, а также насколько там было хорошо, тепло, уютно, но к той же позе прибегал, когда начинала мучить острая боль в животе. И через некоторое время становилось легче. Иногда через полчаса, иногда через час. Но частенько так и засыпал, не успев победить боль. Просыпался уже утром, с удовлетворением отмечая, что в очередной раз избавился от надоедливой спутницы жизни. И пусть он знает, что боль вернётся – может, через час, возможно, через два, но вот сейчас он свободен от неё!..

В этот раз промучился около двух часов, но так и не смог заснуть. Боль упорствовала, не желала отступать. В голову лезли всякие мысли, большей частью нехорошие. О том, что всё надоело. Надоела такая жизнь, эта крохотная квартирка, работа, которую он вынужден выполнять, для чего пять раз в неделю надо вставать рано утром, с неохотой собираться и топать на автобусную остановку. Надоело сидеть на работе до пяти часов вечера, хотя уже после шестнадцати ноль-ноль делать там нечего: всё равно мозги устали и настойчиво требуют отдыха, так чего мучить задницу?.. Сразу после наступления усталости надо отправляться домой, приводить себя в порядок, отдыхать. И тогда через некоторое время можно будет опять продуктивно позаниматься чем-нибудь полезным. Но уйти с работы в четыре часа нельзя – в соответствии с установленным распорядком дня, а отпрашиваться у Строгова не хочется. Противно, унизительно. К тому же, не станешь же отпрашиваться каждый день!.. А если и станешь, – то кто же отпустит?.. Это не кино, это жизнь, и чудес в ней не бывает… Всё надоело. Давно и окончательно!.. Нет, покидать этот светлый мир не хочется, но что-то надо изменить в жизни. Чтобы она перестала быть такой скучной. И болезненной. Второе – в первую очередь!.. Дмитрий повернулся на спину, обвёл тоскливым взглядом комнатушку и вдруг остро ощутил, что всё окружающее воспринимает как-то не так. Не так, как в то время, когда ничего не болит. И цвет обоев не такой, и стены не такие ровные. И не такие вертикальные. Вовсе не вертикальные!.. Не бывает «такой» вертикальности и «не такой»: она либо есть, либо её нет вообще!.. Всё о чём сейчас думал Дмитрий, было не таким, как в обычном, безболезненном состоянии. И нельзя сказать, что это ощущение неприятное. Нет, сказать-то можно, но солгать при этом. Ибо на самом деле то, что видел и чувствовал Дмитрий, было… интересным. Приятным, своеобразным, диковинным. И ему захотелось зафиксировать это своё восприятие окружающего мира и мира собственного, внутреннего – вбить в компьютерный файл буковки и прочие символы, которые описывали бы испытываемые сейчас «кривые» ощущения, теперешние переживания. Дмитрий стремительно поднялся с вдруг надоевшего до чёртиков ложа и метнулся к компьютеру. Пальцы на мгновение зависли над клавиатурой и начали лихорадочно выбивать дробь… Через некоторое время, почувствовав себя опустошённым, остановился. Взгляд, брошенный на часы, сообщил: прошло что-то около полутора часов, чуть меньше. Напечатано восемь с половиной страниц, чуть больше. Неплохо, всегда бы так. Ну, а что напечатано, разберём завтра, сегодня уже неохота.