Анна Сеничева - «Перо зимородка» и прочие тайны

«Перо зимородка» я видела и раньше, однако сейчас в нем будто что-то поменялось. Заиграло. Вся эта до крайности странная история не давала покоя, она оживила музейную копию, зажгла ее искрами той силы, которой было некогда наделено настоящее «Перо». Что думал Отто – не знаю, но, кажется, испытывал чувства такого же порядка…

Карл-Леонард снисходительно посматривал на праздную публику, что по мере сил пыталась приобщиться к королевским тайнам.

Отто прикидывался, что ему все равно, дурачился и говорил глупости. Предлагал натащить черепков от битой посуды, старых ухватов, прочего мусора и сдать это в Исторический музей – может, сойдет за древние реликвии. Главное, придумать легенды покрасочнее да поубедительнее, а уж это мы сумеем, вдвоем-то. Особенно я на такие дела мастер…

В шаге от нас остановился молодой человек – тоже полюбопытствовать насчет «Пера зимородка». Я глянула на посетителя… и тут же забыла про скипетр. Отто продолжал болтать что-то, но я не слушала, рассматривая незнакомца. Или все же знакомца?

Встречался он мне раньше? Нет, скорее всего, нет – я бы вряд ли забыла. И все же в его лице, чертах, даже самом выражении было что-то удивительно знакомое. Где и когда я могла его видеть… На учебе, на выставке? Может, на картине? Да, это вернее – лицо для портрета вполне подходящее.

Темноволосый, карие глаза, узкий подбородок. Невысокий, но хорошо сложен. Тонкие приятные черты. И какая-то легкая нервозность в лице – он дергал красиво очерченной бровью и хмурился.

Все это я заметила сразу, потом обратила внимание на трость. Незнакомец тяжело опирался на нее. В остальном же выглядел прекрасно – в темно-синем костюме, отлично сидевшем, с белым цветком в петлице.

Я смотрела и гадала, кто бы это мог быть. Историк? Да, пожалуй, историк, раз таким взглядом смотрел на «Перо зимородка». В то же время эта нервозность, какая-то общая тонкость наталкивали на мысль, что посетитель имел отношение к искусству. Художник, например. Или скульптор. А вдруг это и вовсе побочный сын короля? Явился взглянуть на реликвию, которая могла бы принадлежать ему…

Воображение уже развивало фантасмагорические идеи насчет возможного участия незаконного отпрыска в похищении скипетра, когда снова донеслась болтовня Бернстайна.

– …раз это Исторический музей, – не унимался Отто, – надо же его снабжать историями, не так ли? Какие-то олухи одну уже подбросили, почему мы без дела? Придумаем что-нибудь про чудо-скипетр. Как там он появился?

Молодой человек поднял глаза, и я встретилась с ним взглядом. И снова это ощущение – будто я его уже видела. Его или кого-то очень похожего.

– Это пастушеский посох, – произнес он приятным голосом.

Отто прервал свой поток и удивленно глянул на незнакомца.

– Это, так скажем, аллюзия на пастушеский посох, – повторил молодой человек. – Первый государь происходил из семьи пастухов и пас овец в краях, где было много зимородков. Прошу извинения, что вмешался в ваш разговор.

– Ну что вы, сударь, – ответила я. – Мы рады умному собеседнику.

– Благодарю за комплимент, – сказал необычный посетитель, – правда, он пока незаслужен. Не так уж я умен, как выясняется… Знаете, до всей этой истории я был совершенно уверен, что никакого «Пера зимородка» в действительности не существовало. И всем это говорил.

– То есть как? – спросил Бернстайн.

– Очень просто. Это была легенда, причем легенда именно придуманная. Рукотворная, если хотите.

– И для чего, по-вашему?

– Такое случается. Были непростые времена, и люди нуждались в каком-то символе, понимаете, некоей вещи, которая дарит надежду. Всюду разруха и голод. Да еще война все не прекращалась. А тут пошли разговоры, что в горах, в той деревне, где родился когда-то первый король, видели, как он бродил со своим посохом. А потом оставил его тогдашнему государю с заветом опереться на него. Красивая история. И, как вы знаете, свою роль сыграла.

Я посмотрела на герб. На лазоревой ленте был выведен девиз нынешней династии: «Я есть опора государства». Впечатляющая метафора…

– Но, видите ли, – историк потер подбородок, – когда я знакомился с первоисточниками, где содержались сведения о скипетре, всюду выходили нестыковки. Люди, описывавшие его, по протоколу не могли присутствовать на церемониях и не имели доступа к реликвиям. Все с чьих-то слов, все по каким-то описаниям и воспоминаниям. А камни в скипетре… Тут вообще странно. Одни самоцветы не умели тогда обрабатывать, другие в Вогезии еще не нашли, в смысле – их месторождения. Соответственно, вещь такого качества вряд ли могла появиться.

– Но ведь это копия, – возразил Отто. Слова незнакомца он воспринял как некие претензии к скипетру. Мало ли какие отношения у Бернстайна были с отцом, но сомневаться в его талантах Отто не позволил бы никому. – Сделали наиболее похожее из того, что могли. И сделали, по-моему, весьма неплохо!

Незнакомец не смутился.

– Я говорю вовсе не об уровне работы, – спокойно возразил он. – Если скипетр сделали просто похожим, тогда не должны были писать это, – прошуршала страница, – вот, взгляните. «Доподлинное воспроизведение оригинала». Это вообще-то документ. К тому же работал Отто Бернстайн, соответственно, исполнение было безупречным. Не думаю, что он позволил бы себе сделать что-то просто «похожее».

Последние слова несколько примирили моего спутника с незнакомцем, и Отто снизошел:

– А вы знали отца?

– Что? – откликнулся тот, листая книгу.

– Я спросил – вы знали Бернстайна-старшего? – спохватился Отто.

– Лично – не слишком хорошо. Он читал курс техники живописи в Академии художеств, я на лекциях присутствовал. Так вот, возвращаясь к скипетру. Я все раздумывал над этими нестыковками, и сама собой родилась мысль, что «Перо зимородка» в том виде, в каком мы его нынче наблюдаем, в действительности не существовало. Оно было лишь на картинах и в чьих-то придуманных воспоминаниях.

– Смело, – заметила я.

– Даже дерзко, – кивнул Отто. – Скажите пожалуйста – столько людей исписали тома монографий по поводу скипетра, и никому даже в голову не пришла этакая остроумная мысль…

Я незаметно толкнула Отто локтем – фраза прозвучала с плохо скрываемым сарказмом. Но сбить историка-художника было невозможно.

– Ваш скептицизм понятен, – ответил он. – Не раз слышал подобное, от своих друзей в том числе. Прозвали меня спятившим архивариусом и подарили шапочку с красной каймой, какие они носят в городских управах… – он прервался, глядя на меня. – Все хорошо?

– Да, продолжайте…

«Спятивший архивариус»… Шапочка с красной каймой. Знакомая фраза, настолько знакомая, что просто резала слух. И я никак не могла припомнить, откуда все это!