Робин Каэри - Купидон на вишне. Большой переполох в Лувре

– Вот как? Очень любопытно, мой дорогой. А не позволите ли взглянуть? – с улыбкой спросила герцогиня и переглянулась с дамами, которые уже наперебой обсуждали эту новость.

– С вашего позволения, мадам, я должен отказать, – заявил мальчик с серьёзным лицом, изменившимся буквально на глазах.

Эта внезапная перемена тут же была замечена и вызвала всплеск негромких пересудов и улыбок.

– Его величество приказал передать эти письма лично в руки для каждой из мадемуазелей, – пояснил Франсуа, готовый стоять на своём до последнего.

– Я так и предполагала, – пряча улыбку, таким же серьёзным тоном ответила мадам де Ланнуа и отступила на шаг назад. – Что ж, извольте подождать, маркиз! Я сообщу о вашем визите.

– Её величеству?

Обескураженный вид мальчика вызвал ещё большую симпатию к нему у зрительниц. Наблюдая за ним, дамы из свиты королевы тихо переговаривались между собой. Пряча улыбки умиления за веерами, они обменивались шутками о достоинствах мальчишеской искренности и о детском всепобеждающем очаровании в манерах королевского гонца.

– Нет, мой дорогой. Отнюдь, – с мягкой улыбкой в уголках губ возразила мадам де Ланнуа. – Хотя мне и следовало бы поставить королеву в известность. Но в данный момент нельзя беспокоить её величество. Кстати, королева беседует сейчас с очень важным господином. Очень! Герцог де Невиль здесь.

– Ой! – вырвалось у Франсуа, и остатки серьёзности растаяли в мгновение ока под жаром разливающегося по щекам румянца.

– Я скажу о вашем приходе мадемуазель Манчини. К счастью, она и её сестры сейчас находятся на занятиях в комнате для фрейлин. Что-то подсказывает мне, сударь, что ваше поручение примут с великим удовольствием. Обождите здесь, мой дорогой!

Вздох облегчения вырвался из груди маркиза, и в тот же миг все опасения улетучились, словно их и не было. Его голубые глаза вновь просияли беспечной улыбкой, и в них вспыхнули озорные искорки. Он вежливо поклонился почтенной герцогине, всем своим видом демонстрируя готовность терпеливо дожидаться приглашения от мадемуазель Манчини и её сестёр.

Гвардейцы, оставшиеся по приказу герцогини стоять у входа, вальяжно подпирали колонны по обе стороны от дверей, и с дружеским снисхождением и толикой зависти наблюдали за де Виллеруа. Этому малышу всё было нипочём, и любые двери распахивались настежь перед обаянием и искренностью его мальчишеской улыбки. Уже тогда можно было с лёгкостью предсказать, что в будущем под напором этого неистребимого задора и особенного очарования не устоит ни одно женское сердце. Впрочем, сам маркиз пока ещё не осознавал силу своего природного шарма и вообще был далёк от того, чтобы злоупотреблять природными дарованиями.

***

Стайка девушек собралась в тесный кружок возле окна, наблюдая за кем-то во дворе и что-то бурно обсуждая. Ни одна из них не заметила, когда дверь в комнату бесшумно отворилась перед мадам де Ланнуа.

Войдя в комнату, герцогиня подошла к станку с пяльцами одной из юных мастериц. Склонившись над отложенным второпях вышиванием, почтенная дама присмотрелась к рисунку. Её строгое лицо с сеточкой тонких морщинок в уголках глаз чуть посветлело при виде цветка, вышитого золотистыми нитками, который формой лепестков напоминал королевскую лилию. Поправив иголку, чтобы она ненароком не выскользнула на пол, мадам де Ланнуа отошла от станка и негромко покашляла в ладонь.

Тут же послышался испуганный взвизг, и юные барышни, все как одна развернулись спиной к окну. Они поспешно выстроились в нестройную шеренгу и дружно присели перед герцогиней в почтительном реверансе.

– Мадемуазели! Я рада, что вы с таким прилежанием проводите свободное время, дарованное вам. И, как я вижу, за полезными занятиями, – мадам де Ланнуа говорила так спокойно и без тени упрёка, словно и не заметила, чем на самом деле были заняты воспитанницы Анны Австрийской.

– Мадам! – нестройным хором ответили девушки и ещё раз присели в реверансе, с любопытством поглядывая в строгое лицо первой статс-дамы.

– Мадемуазель Манчини! – стоило герцогине назвать это имя, и тут же откликнулись сразу несколько девушек, черноволосых и смуглолицых, с очаровательными улыбками и блестящими миндалевидными чёрными глазами.

– Мадемуазель Олимпия Манчини! – уточнила мадам де Ланнуа после того, как убедилась, что внимание всех девушек было вновь обращено к ней. – Готовы ли вы принять гонца с поручением от его величества? Я понимаю, что время приёмов строго регламентировано. Но, – тут в уголках её глаз дрогнули морщинки, а на губах мелькнула улыбка, – уж очень настойчивый гонец. Он принёс письмо от короля, адресованное лично вам.

– Если мне будет позволено, мадам, – одна из сестёр, та самая Олимпия Манчини, присела в почтительном реверансе, низко наклонив лицо, чтобы скрыть от всех счастливую улыбку и победный огонёк, блеснувший в её чёрных глазах.

– Будет, – коротко ответила герцогиня и обратила строгий взгляд на перешептывающихся между собой девушек. – А разве у вас нет занятий более важных, чем хихикать за спиной у подруги, сударыни? За работу! Немедленно вернитесь к вашим занятиям.

Все девушки, кроме Олимпии Манчини, вспорхнули, словно стайка потревоженных птиц, и с весёлым щебетом разлетелись в разные стороны, чтобы занять каждая своё место.

Мадам де Ланнуа отошла к двери и приоткрыла узкую щёлку ровно настолько, чтобы только выглянуть в приёмную. Она сделала знак кому-то в приёмной, и пока этот человек шёл к ней, вытянувшиеся от любопытства лица воспитанниц королевы были обращены к двери. Живое девичье воображение рисовало в мыслях каждой из них образ пылкого и непременно красивого молодого человека, явившегося в роли королевского гонца. Причём образы, которые нафантазировали себе некоторые из девушек, были очень даже близки к действительности и были подозрительно похожи на некоторых молодых дворян из свиты Людовика.

– Франсуа д’Аленкур маркиз де Виллеруа! Прошу любить и жаловать! – торжественно объявила герцогиня.

Не без веселья в зорких глазах она наблюдала за тем, как возбуждение сменилось лёгким облачком разочарования на удивленных лицах юных барышень. Исключением оказалась лишь одна из них. Мадемуазель Олимпию Манчини, видимо, интересовала вовсе не личность гонца, а послание, которое Людовик передал с ним.

– И доброе утро, сударыни! – громко заявил о своём приходе маленький маркиз и ловко, как настоящий придворный щёголь, отвесил поклон, обращаясь одновременно ко всем.

– Сударь, мне сказали, что у вас имеется письмо для меня. Это так? – заговорила с ним Олимпия, стараясь не обращать внимания на тихий смех у себя за спиной.