Робин Каэри - Купидон на вишне. Большой переполох в Лувре

– Да, мадемуазель! – старательно играя свою роль, ответил де Виллеруа и, щёлкнув каблучком об пол, протянул ей в руки письмо, на котором виднелись большая печать и размашистая подпись самого Людовика.

При виде знакомой печати, которая на этот раз красовалась вовсе не на официальном документе из тех, что Олимпия привыкла видеть в кабинете у своего дядюшки кардинала Мазарини, её щеки и даже шея залились ярким румянцем. Она сломала печать и нетерпеливо развернула лист плотной гербовой бумаги, сверху донизу исписанный ровным почерком, испещрённым красивыми завитками и виньетками. Было видно, что к этому письму Людовик приложил максимум стараний и записывал его вовсе не наспех, как прочие записки.

– Меня просили не спешить, – простодушно заявил де Виллеруа, когда, оторвавшись от чтения всего на миг, Олимпия обратила на него вопросительный взгляд.

– Так его величество ждёт ответа? – сама не зная от чего, вспыхнула ещё ярче мадемуазель Манчини и, неловко подёрнув плечами, посмотрела на герцогиню, которая спокойно наблюдала за этой сценкой.

– Ага! Ждёт. У меня тут ещё сообщения для ваших сестёр, мадемуазель. Точнее, это приглашения, – улыбаясь, ответил ей маркиз и с галантным поклоном передал остальные записки в руки подбежавшей к нему девочки, на вид чуть старше его самого.

– Ортанс, да погоди же ты! – шикнула на неё Олимпия, но её сестра с весёлым смехом увернулась от щелчка по носу и тут же отбежала к нетерпеливо ожидавшим своих писем барышням.

– Полагаю, мадемуазель Олимпия может ответить на это послание. А также и на все остальные приглашения от имени всех вас, мадемуазели, – произнесла мадам де Ланнуа.

На самом деле она с самого начала предполагала, что в записках выражалось намерение Людовика пригласить юных барышень, которые воспитывались при дворе королевы, на прогулку в сады Тюильри. Возможно, что в честь первого зимнего снега, готовились катания на санках, а может, и на новомодных голландских коньках. Двор полнился различными догадками в предвкушении этой новости, и вся придворная молодёжь с нетерпением ждала объявления о начале зимних увеселений.

– Я сейчас. Я быстро!

Пока мадемуазель Манчини поспешно открывала секретер, в котором хранились письменные принадлежности, и принялась за составление ответного письма для Людовика, маркиз улыбнулся герцогине и повернулся к остальным барышням. Все благие намерения сосредоточиться на занятиях были напрочь забыты. Получившие каждая личные письма с приглашением от самого короля, хотя и без красивой печати и личной подписи Людовика, девушки вознамерились отплатить за эти радостные вести самым душевным гостеприимством в отношении королевского гонца.

Они пригласили очаровательного посланника занять почётное место возле столика, стоявшего в центре комнаты. Лицо де Виллеруа просияло улыбкой сладостного предвкушения при виде вазочек со сладким печеньем, фруктовым драже, а также сицилийских марципанов, засахаренных орешков и настоящих цукатов – лакомств, которыми сёстры Манчини щедро делились с подругами. Не теряя времени даром, Франсуа не стал дожидаться повторного приглашения и с завидным энтузиазмом накинулся на угощения. Попутно он успевал отвечать на многочисленные вопросы, которыми его наперебой засыпали девушки, окружив дружеской заботой и вниманием.

– Ну что? Она его приняла?

– Кого?

– Да не кого, а что, – Людовик резко откинул пряди волос со лба и встряхнул головой. – Моё письмо. Она приняла его?

Не дождавшись ответа, он развернулся и тут же громко вскрикнул, увидев высунувшегося в окно де Виллеруа.

– Чёрт, Франсуа! Не смейте! Лезьте назад сейчас же!

– Смотрите, сир, смотрите! – беззаботная улыбка на лице маркиза, когда тот повернулся к подбежавшему к нему королю, заставила бы рассмеяться до икоты любого на его месте.

Однако вовсе не это успокоило опасения Людовика, который успел не на шутку перепугаться за друга. В голубых глазах короля сверкнули огоньки, а сам он радостно улыбался, глядя вниз на тех, кто прогуливались во внутреннем дворе.

Встав у подоконника рядом с де Виллеруа, Людовик принялся энергично махать рукой. Этот приветственный жест был обращён к одной из девушек, проходящих мимо дворцовых окон по запорошенной снегом после недавней метели аллее. После этого он крепко ухватил маркиза за плечо и втянул его в комнату.

– Я всё поняла! – донёсся с улицы голос Олимпии, и Людовик снова и уже с удвоенной силой помахал ей в ответ.

– Вы справитесь? – выкрикнул он сквозь порыв ветра, и весело подпрыгнул, когда мадемуазель Манчини присела в коротком реверансе, послав воздушный поцелуй, и помахала в ответ белоснежным платком:

– Да!

Будь это слово произнесено кем-то ещё, Людовик воспринял бы его как должное. Но из уст Олимпии Манчини оно прозвучало совсем иначе. В её тоне он не слышал обычной среди придворных наигранной любезности или подобострастия, но было нечто, что заставляло зардеться щёки и даже кончики ушей.

– Сир! – в комнату вошёл господин Бонтан.

В тот же миг звякнули и задребезжали стёкла в резко захлопнувшихся оконных рамах, протяжно скрипнула железная щеколда, запирая створки утепленных ставней. Людовик и Франсуа спрыгнули с подоконника и проворно отскочили в разные стороны, на ходу смахивая снежинки с рукавов камзолов и разглаживая вытянувшиеся на коленях панталоны.

– Бонтан? – стараясь не подать и виду, что был застигнут врасплох, Людовик с надменным видом смотрел на камердинера.

Тот выразительно поднял вверх густые брови и вытянул пятерню, указывая на часы, которые украшали каминную полку. При этом он многозначительно посмотрел сначала на Людовика, а потом и на притихшего возле книжной полки Франсуа.

– Время выхода к обеду, сир! Вас ждут. Сегодня на парадный обед были приглашены маршал де Невиль, маршал де Грамон, герцог де Креки, маршал Тюренн…

– Не обед, а военный совет, ей-богу! – пошутил король и весело подмигнул улыбающемуся маркизу. – Что ж, пригласим и маршала де Виллеруа за компанию! Идёмте со мной, маркиз!

– Как знать! Как знать! Всё может статься, – на полном серьёзе проговорил Бонтан и распахнул перед ними дверь.

– А, как же письмо? – вскрикнул будущий маршал и потянул Людовика за рукав. – Она ведь его написала специально для вас. Пока я ждал.

Остановившись в дверях на виду у всех, кто собрался в приёмной, король и виду не подал, что в письме могло быть нечто важное и заслуживавшее немедленного прочтения. Вот только голубые глаза горели от нетерпения, а на щеках вспыхнул яркий румянец. Он нетерпеливо выхватил письмо у Франсуа из рук и поднёс его близко к глазам, будто бы его заинтересовали всего-навсего аккуратные завитки в подписи. На самом же деле это была неловкая попытка скрыть охватившее его волнение. Влюблённый впервые в жизни юноша получил ответ на свою первую, несмелую и, что скрывать, неумелую просьбу выслушать его признания. Впрочем, то длинное письмо, которое Людовик написал для мадемуазель Манчини, на самом деле было целиком посвящено изложению планов его замысла поставить балетное представление в виде танцевального шествия, которое он хотел устроить в канун святочных праздников. И только в самом конце письма, в приписке под размашистой подписью, он умудрился уместить несколько слов о том, что на самом деле было для него важнее всего. Это и была просьба уделить ему несколько минут для личной беседы во время прогулки в садах Тюильри. Именно тогда Людовик намеревался признаться Олимпии в том, что он не решался высказать вслух на протяжении уже нескольких недель, всякий раз тушуясь под весёлым взглядом чёрных с янтарными всполохами глаз.