Сергей Фокин - Библия смерти

Стефан. – Я здесь провел не три месяца и мне еще, знаешь ли, многое не понятно в этой системе выживания.

Сэмюель. – Хватит хныкать, по-ошли уже.

Стефан. – Куда?

Сэмюель. – В сто-оро-ону света. По-ора уже убедиться в мо-оей тео-ории.

Приблизившись к источнику вспышке, они услыхали какой-то шум происходящего в эту секунду сражения. Подкравшись к ним поближе, Дикенсон сразу узнал в одном силуэте лицо Акайо Окумура и теории со вспышкой тут же приобрела реальность.

С появлением в Чистилище новой души, Извилистая Тропа озаряется яркой вспышкой света, на которую является огненная птица (пока правда не ясно с какой целью) , но и конечно же вечно голодные монстры, как например один из бившихся с японцем ракшас. В руках буддийского студента был длинный ассагай, которым он как оказалось, очень искусно владел. Оружие не было сделано из чего попало, как у Дикенсона, а из это следовало, что он прихватил его с собой из зоны «Страшного суда». Сэм не желал вмешиваться в происходящее сражение, понимая, что шансы японца равны. Его сердце давно перестало быть мягким, ведь его теперь попросту нет.

Стефан прервал всю писанную картину маслом, разорвав пергамент надвое. Он разгромил сию тишину леса своим басом. Немец был очень зол на слова Дикенсона и решил ему доказать, что не малого стоит. Но разве можно было так глупо показывать свои навыки, указывая всем о своем присутствие. Перевернувшись в его сторону, ракшас взмахом средней левой руки отправил Шмидта в нокаут, отбросив его душу на десять метров от себя. Кинжал выпал из его мертвой хватки, и Стефан разлегся на перине из сушенной листвы деревьев, издав легкое похрипывание сдавленной от боли грудной клетки. Окумура в этот момент воспользовался удачным случаем и пока взор ракшаса был нацелен на новую жертву, проткнул его тело копьем. Демон повалился на спину и получил «подарком Стефана» в свой единственный глаз. Он хоть и имел четыре головы, но зрячая была всего лишь одна и та с одним глазом в правом боку. Испустив дух, тело монстра сравнялось с землей. В этот момент из тени вышел довольный Сэмюель Дикенсон, грациозно похлопывая в ладоши.

Акайо (разведя руки для объятий). – Какая приятная встреча. Не думал я, выбравшись из петли своего суда, тут же увидеть знакомые лица.

Сэмюель. – Так ты по-оявился здесь со-овсем недавно-о?

Акайо. – Минут двадцать назад и привел с собой этого одноглазого гада.

Сэмюель. – Видимо-о его-о по-оявление здесь ждали. Я видел группу ему по-одо-обных, здесь, непо-одалеку.

Акайо. – И где они сейчас?

Сэмюель. – Мне удало-ось убить о-одно-ого-о из них. О-остальные решили не ввязываться в битву и раство-орились.

Акайо. – По всей видимости были не голодны.

Сэмюель. – Кто-о знает.

Акайо. – Ох, ты ж, совсем забыл про нашего психа.

Сэмюель (подойдя в плотную к лежащему телу студента). – Стефан? Живо-ой?

Стефан (с недовольством). – Жить буду. Если данная фраза здесь уместна.

Сэмюель. – Впредь веди себя по-отише.

Акайо. – Да что ты набросился на парня. Он мне можно сказать жизнь спас.

Сэмюель. – Я наблюдал за тво-оей рабо-ото-ой. Ты и сам непло-охо-о справлялся.

Они перекинулись словами известных ранее событий, а также Сэм поделился своими догадками с появлением каждого из них. В частности, данное обращение адресовалось к Шмидту, который рвался всех отыскать. Поиски были бесполезны. Душа сама должна прервать петлю своего «Страшного суда». Иначе просто никак.

Сэмюель (наконец приобняв Окумура). – Вид у тебя бо-одрый. Смо-отрю, весело-о про-о-ошло-о тво-ое мучение!?

Стефан (продолжая тонкую нить Дикенсона, решил вставить свое слово). – Не расскажешь?

Акайо. – Да здесь уже нечего скрывать. Надеюсь, нас больше никто не потревожит.

Сэмюель. – У меня за это-о время вырабо-отало-ось хо-оро-ошее чутье. Я успею нас о-отвести о-от беды.

Акайо. – Тогда я, пожалуй, начну. Боюсь мой рассказ покажется долгим.

Пропитанное историей здание, величественно возвышалось среди окаменелых скал. Обычно умиротворенное и безмолвное, но сегодня здесь намечается что-то масштабное и грандиозное, разнося по округе щебетливый гомон множества душ. Чудо умы построили это место, прячась от посторонних глаз, на высоте трехсот пятидесяти метров над землей, на одном из сотворенных природой отступов окружающих ландшафт гор. И даже не смотря на такую недоступность, Дацан был огражден прочным забором, омываемый постоянным холодком тибетских ветров. Буддийские храмы живут в двух реальностях. Этот мир совсем не похож на прочее виденье жизни всего людского потомства. По сакральным традициям, получаемой долгие столетия веры, ворота были расположены строго с южной стороны, где узенькая тропинка, выдолбленная в торце скалы, удалялась глубоко вниз к самому подножию земли. Только отчаянный человек осмелится ступить на эту дорожку. На ее ступеньках с трудом помещалось обе ступни, а из поручней были лишь вбитые в камень кольца, которые по своему внешнему виду совсем не внушали доверия. Вера! Вот что дает монахам силу. Они ступают на эту тропу, совсем не думая об опасности. И конечно же – страху нет места в этом божественном месте. Дацан – действительно священная территория, охраняемая статуями животных, свирепых божеств и воинов. Никто не смел преступить порог храма в обуви. Даже плечи и те всегда должны были быть прикрыты. Законы буддизма суровы, но они несут истинные учения понимания жизненных ценностей, даруя умения ими пользоваться в полной мере. Они заслуживают этого! Сколько усилий требуется монаху для достижения полной осознанности – просветления. Выходя за пределы дуального ума, происходит растворение двуличного эго, и буддист начинает воспринимать единение со всеми окружающими. Словно он и природа есть одно целое.

Молитва вот-вот начнется и множество побритых наголо монахов, облаченных в свои священные саронги, стремглав заполняли кодо (главный зал) . Вдоль стен были расположены молитвенные барабаны, которые непрерывно вращались. Структура углубленности учения Дацана, всегда отражает «три драгоценности»: священного буду, нерушимый закон, и само общество своих учеников.

Молодой японский студент выделялся из толпы одной весьма отличительной чертой – его голова не была обрита наголо. Сидя в позе лотоса, он находился словно в каком-то трансе. Его глаза были закрыты, а руки сложены в приветственной молитвенной форме, возле груди. Он ждал начала церемонии, высвободив собственные чакры в поднебесное состояние невесомости.