Ян Жнівень - Лучший друг

– Ну вот на этом и заканчиваются мои познания, – сказал Егор. – А откуда ты знаешь об этом?

– Разговоры со старожилами помогают. Человек старше тридцати пяти или сорока помнит то время, отчего пропаганда на него не работает. Однако, им легко промыть мозги тем самым светлым «будущим». Хах, смешно все это. Нет никакого будущего, – он затих и спокойно осмотрел округу. – Бездонная дыра.

– Не думаю, что все так уж плохо. Так что про армию ты говорил?

– Этой личной армией стали те самые городские легенды, которых мало кто видел и слышал, но зато все боятся их до ужаса. Конечно, учитывая общее настроение, я не думаю, что кто-то здесь обладает подлинной информацией о них, но, как я знаю, их придумали чтобы сражаться с людьми снаружи, в других странах. В каком-то смысле они даже были хорошей идеей в плане эффективности, однако гуманности в действиях Дамиана я вообще не наблюдаю. Ни капли. Не знаю, существуют ли они сейчас, но, когда мы были в семье Постулатовых, папа Игорь рассказывал мне, что в командировке, когда он ездил в Полоцк, видел одного из таких ублюдков. Он говорил, что у него была одна рука, а вторая заменена на протез из плоти и титановых стержней. К голове его был прикреплен металлический прутик, и он смог одним лишь взглядом расчленить троих его коллег, после чего этого парня с рукой-протезом расщепили на атомы какой-то пушкой, заранее расположенной на крыше одного из зданий. Видимо, они были готовы к подобному. Вполне вероятно, что все это байки, а папа просто преувеличил, но у меня нет сомнений, что эти люди опасны, пусть и не так сильно, как говорят. Также много историй о них я слышал от случайных знакомых и даже от нашего препода по древнеримскому праву. Он говорил, что у таких тварей возможности и потенциал безграничны. Когда он, прогуливаясь за «золотой веткой» в поисках иван-чая, который он постоянно хлещет на уроке, собирал травы, то наткнулся на какого-то мужчину лет тридцати, который из своих пальцев выпускал длинные ниточки и впивался ими в дерево. У этого мужика все тело было покрыто зелеными венами, и когда он расправился с деревом, наполнив его своей кровью, мужчина напал на нашего препода, впиваясь в него зубами и стараясь вогнать в него что-то вроде яда. Палыч быстро сообразил, что к чему, так что перерезал ножичком для сбора трав его лимфоузлы, на время оставив мужика без сознания. Но сразу после того, как он увидел, что его плоть рассечена, на ее месте стали расти зеленые ниточки, медленно заживляющие и сращивающие его шею. Палыч в спешке убежал оттуда и больше никогда не заходил за «ветку».

Егор слушал эту историю и медленно закусывал все это солеными орешками. К концу рассказа в миске осталась лишь перемолотая соль да шелушившаяся оболочка арахиса. Младший брат трясущимися руками отпивал пиво и все смотрел и смотрел на ветшающие здания, будто бы прямо на глазах превращающиеся в груды бетонных куч. Как раз в этот момент от старого торгового центра отвалился приличного размера стеклопакет, разнеся в щепки машину под ним. К разбившемуся вдребезги куску стекла подскочила пара армейцев, принявшись в спешке чистить периметр от наличия там посторонних.

– Интересно, – начал теперь уже сонно и особо не задумываясь и не контролируя поток мыслей Лёша. – Эти ребята вообще в курсе, что происходит вокруг, или они лишь пешки в руках новоиспеченного «кандидата от народа»?

Не ожидая дискуссии и даже ответа на свой вопрос, Лёша положил окурок в пепельницу, потрепал брата по кучерявой голове и направился спать, слегка покачиваясь от пива, растекшегося по телу. Егор немного повременил со сном и остался снаружи, докуривая тлеющую сигарету и что-то думая о своем. Он помнил, что когда-то был здесь, но никак не мог понять, когда это было и что он тут делал. Закрытая станция метро, у которой их высадил таксист, напоминала что-то холодное и безжизненное. Он будто бы уже везде тут побывал и все это прошел. Тусклые огоньки редких окон окончательно истощили его. Он встал, прикрыл дверцу на балкон и пошел спать.

В комнате он обнаружил не самую приятную картину: настольная лампа горела, а при ее свете на неудобных пуфиках разлегся старший брат, пока Маша пускала слюни на мягкую и белоснежную подушку, распластавшись по площади всего матраса. Егор подошел к ней и попытался было разбудить ее, но она лишь протянула теплую руку и взяла за его холодную, крепко сжав ее и что-то буркнув себе под нос. Все было как тогда в ее доме. Он не смог сдержать улыбки и оставил ее царствовать на своем ложе.

Сам же он, привыкши к такому образу жизни, словно уже на генетическом уровне заложенном в нем, разлегся рядом на полу, подстелив под себя плед. Егор поставил десять будильников с 5:40 до 6:00, горько вздохнул, предвкушая тяжелое пробуждение, и завалился набок, чувствуя приятный и мягкий запах свежевымытых волос Маши, слегка свисающих с края кровати. Так он, еще пару секунд смотря в потолок, снова ощутил наплыв романтики.

Он не смог удержаться, поднялся с пола и посмотрел на спящую девушку, которая лежала, слегка приоткрыв рот и тихо сопя. Будучи не в силах сдержать умиление, он расплылся в улыбке, как пьяная рука дернула его провести пальцем по ее щеке. Ощутив мягкую, гладкую кожу под подушечкой пальца, он задрожал и упал на спину, испугавшись глупости, которую он сделал, но заснув теперь с полным спокойствием и удовлетворением, вызванным этим странным прикосновением. Мягкая подушка под головой утянула его в глубокий сон. На часах было 01:12.

Более мерзкого звука в своей жизни он еще не слышал. Сладкое пение птиц и шелест деревьев, которые исходили от телефонного будильника, обернулись адской одой самому Люциферу, воспеваемой сотней чертей. Егор стонал и взывал к старшему брату, чтобы тот поскорее выключил злосчастный будильник и дал ему отоспаться, но тот и ухом не повел. Наконец звук утих, но песнь возобновилась вновь.

К этому треску прибавилась еще и головная боль, вызванная легким похмельем от пинты пива, выпитой накануне. Егор заревел в подушку и резко поднял голову, но его макушка встретилась с чем-то очень мягким и упругим еще прежде, чем он успел открыть глаза, в которых от резкого пробуждения и удара потемнело вдвойне, а в голове застыл жуткий гул. Маша вскрикнула и уронила телефон, за которым она с таким упорством и негодованием одновременно тянулась. Егора как током ударило, и он вскочил на ноги, расклеивая залипшие за ночь глаза, стараясь привести зрение в норму.

– Господи, прости, пожалуйста! – протянул Егор, смотря, как Маша потирает глаза и жмурится от боли. – Я не хотел.

– Да я сама виновата – нечего было на вашу кровать ложиться. Чего вы меня не прогнали? – стонала она и, видимо, была чем-то огорчена.