Дмитрий Котенко - Дериват

– Будет тебе! Говоришь как почувствовавший надломы в спинном хребте старик. Вот те же дальневосходные мудрости о пути воина или как их там называли? Ты мне сам говорил.

– Бусидо.

– Верно, бусидо. Вот там по-настоящему поразительные рассказы, и никакого тебе «намного проще»! Так вот одна из историй, которую Ваш покорный слуга вычитал из проспекта школы Ё О Ну Мэ. Ты же сам должен знать такие вещи! Она повествует о самоотверженном подвиге буси, вступившим в бой с пылающими пастями многоголового пожара, чтобы спасти историю господина. Это была схватка не на жизнь, а на смерть.

– Теперь понятно, почему девчонки толпами тебе на шею вешаются. Ты с таким же пылом объясняешься им в чувствах? – Спри кинул одухотворенному жеребцу безобидную улыбку.

– Ой эти девчонки. Ну давай о чем-то менее утомительном! Так вот, – юноша перевоплощался на глазах: вот он вскипел извергающим пары чайничком, как уставший от половодья женских восхвалений в свой адрес ловелас; вот он, буквально за секунду, вновь предстает умудренным вопросами богоборчества бардом, а колыхание пламени в юных глазах задает ритм древнему рассказу о самопожертвовании буси – как будто сперва были глаза, а только потом сам подвиг воина.

– Да, прости, конечно. Продолжай.

– У воина был господин. Не мудрее других вельмож, но и не глупее ему подобных. Богатый, добрый, местами простодушный, но искренне любящий свою семью и чтящий родословную среднестатистический дворянин. Но вот применительно к служащему в его дворе войну любая словесная конструкция с частицей «средне-» покажется уничижительной, зная, что ни один поэтический фортель не вместит в себя масштабы проявленной им преданности. В имении господина всполохнул адский пожар.

Крео вспомнил пересказываемый Кюс-Лэхом подвиг, но он не остановил мальчишку. Еще он вспомнил ту злосчастную ночь, когда они вместе с Кюсом ехали по шоссе на колесной тяге лата под неслышимое дыхание электродвигателя, а заснувший за рулем левитирующего на магнитной подушке гранд-скайстера дальнобойщик всплыл перед мужчинами на расстоянии пятнадцати метров – тормозной путь был куда больше. Об этом Крео тоже не сказал: ни ехавшему с ним со спортивных состязаний по гимнастике сонному мальчишке, ни его отцу, мистеру Бэжамину Дэну, сжимающему кулаки перед трансляционным экраном каждый раз, как под мертвым хватом его сына проминалась перекладина, а магнезия создавала облака аэрозоли.

– Буси без колебания бросился в плавившийся на глазах дом. Когда-то поддерживающий конструкцию брус капал жгучими углями ему на плечи, дрова же для топки, укрывавшие воина теплом в непогоду, вцепились удушающей дланью угарного газа ему в глотку. Но он нашел библиотеку, выглядел фамильную книгу его господина. А затем…

Он понял, что бежать некуда, буси оказался заперт в кроваво-желтых стенах пламени дракона: Спри, про себя, следовал за пересказом Кью.

–… Он осознал погибельную участь своего имени; враг застал воина врасплох. Бежать было некуда: огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок, с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину. У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх…

Он вытащил тати из сая, посмотрел в будущее нереализованной жизни с так и ненайденной любимой, смирился с жертвенной необходимостью и… – Крео намеренно ждал, когда Кью дойдет до рисуемого в собственных чертогах памяти рокового поворота. Он не торопил события – он растягивал наслаждение от предвкушения напрашивавшейся жертвы.

–… Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и тем самым спас от беспощадной стихии огня книгу, священную для оберегаемой им семьи.

Смирился с жертвенной необходимостью и… разорвал петлю.

–… Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга располагалась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

«Находилась внутри трупа» – вслед за юношей Спри безмолвно закончил историю на общей кульминирующей точке.

– Кстати, вот здесь мне и надо выйти, – гимнаст-романтик, а по совместительству еще и дьявол сладкоречия, показал рукой на место посадки. Спри покорно дал крен вправо.

Ишиму-Спроул почти опустился на асфальт.

– Не надо, я сам, – проследовавшее подмигивание Кью хлестнуло по водителю своенравием сорвиголовы. «Хотел бы я взять этого парня в концентрационную зону и показать скрытые от мира секреты» – проскочило в голове у Спри. – Люблю высоту, знаешь ли.

Девятнадцатилетний мальчишка спрыгнул с трехметровой высоты и поднял голову в сторону открытой двери, откуда только что вылетел.

– Не забывай про наш уговор, Спри! – не успевая прикрывать глаза от усердно пробивающихся к лицу осадков, Кюс между выкрикиваемыми отрывками слов глотал хлопья огрубевшего дождя. – Надеюсь, ты будешь болеть за меня… а когда я выиграю земное первенство… а ты будешь сидеть там, на трибуне, – Кюс не выдержал и прикрыл лицо рукавом насквозь промокшей куртки, -… когда последний зритель покинет арену… я подойду к тебе, хвастаясь полученным трофеем, и разрешу перестать за меня болеть.

– Потому что все уже будет позади, и мы с тобой станем победителями, – Спри высунулся из кабины со стороны пассажирского сидения; его мироощущение как-то умозрительно пошатнулось. – Аккуратнее там!

– До встречи, Спри!

Лат-скайстер оставил позади себя площадь вместе с самим Кюсом.

«Он вытащил тати из сая и распорол себе живот» – Спри крепче сжал руль Ишиму-Спроул, думая, что тот вслед за ушедшим из-под ног миром выскользнет у него из рук, и направил скоростной крейсер в стиснутые неоном лабиринты сырого муравейника.

***

Едкая пустота покалывала руки Спри. Ощущение, когда при себе не оказывается незаменимой вещи, неотступно тревожило буси-до в манере истеричной женщины. Оно донимало и пилило мужчину за неуклюжую растерянность, коей залилось его лицо до момента просветления. Кочевник – как он мог забыть о тати буси-до, его ангеле-хранителе последней инстанции.

Ковка меча являлась особым искусством, требующим отточенного самообладания, ну а Кочевник был сотворен самыми безмятежными руками невоспетого кузнеца в печах Пяти Лепестков: его стальное лезвие безупречно легировали наиболее прочными металлами – в отличие от неряшливых мозгов Спри, в память которым примешались опилки да солома.

Крео вспомнил, что тати был отдан им же на хранение уже погибшему мастеру Ё О Нэ Ми.

Буси вытащил тати из сая и распорол себе живот.

Лунный свет уполовинила лестница в цокольное помещение: хрупкая полоска отсеченного лучика подсвечивала путь в подвал морга, прокладывая бледно-голубую дорожку вдоль кафеля. Свет от спутника обрывался у распахнутых дверей, где искусственное освещение кварцевых ламп перенимало странника у лунных проблесков и провожало в подземное пристанище терапевтического ультрафиолета.