Дмитрий Котенко - Дериват

Он осознал погибельную участь своего имени, враг застал воина врасплох. Бежать было некуда.

– Ты сильно занизил пульс. Что-то не так, хозяин? – заботы омнифрейма остались без внимания.

Что-то, действительно, было не так. Что-то не так было с телом: грудь парадоксально острыми бугорками выпирала кверху. Что-то совершенно незнакомое читалось в опущенных веках мертвеца: Сиккэн будто бы торжествовал и, как монументальная эффигия на надгробье рыцаря с золотым сердцем, благодарил судьбу за то, что она отпустила его с миром.

… огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок… Крео Спри почти вплотную встал у стола… с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину.

– Да, малыш, тут что-то действительно есть. То, что Ё О Нэ Ми должен был сохранить только для меня, не нарушив уложения бусидо, которым он всегда мечтал жить, но не имел на то морального права.

«Когда воин, буси, понимает, что его честь осквернена, он совершает сэппуку» – из оков памяти посыпались воспоминания о последнем разговоре с учителем. «Что это из себя представляет?» – переспросил тогда Крео. «Не имеет значения, бу Спри. Как ты видишь, ни я, ни мой сын не смогут следовать бусидо. Но я испытываю гордость за то, что не чужой мне человек близок стать тем, о чем я теперь не посмею и мечтать. Я лишь имел наглость преподавать ремесло.»

У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх.

– Что ты собираешься делать, Крео? – омнифрейм мешался, как те сгорающие от любопытства озорные мальчишки, которые недостаточно высоки, чтобы – даже подпрыгивая – рассмотреть за спинами взрослых обсуждаемый секрет.

Спри не ответил, он взял слившийся с глянцем миски скальп и навис над воином, спящим в глубокой тьме. Буси-до слышал сквозь время, как ассасины мчались к кабинету Сиккэна, обнажая клинки. Возможно, было все так, а, может, и по-другому: Спри не знал наверняка, как «уходил» Ё О Нэ Ми, поскольку сам в тот момент бился за собственную жизнь.

Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и тем самым спас от беспощадной стихии огня книгу, священную для оберегаемой им семьи.

Крео прошелся лезвием хирургического инструмента по шовному следу – стенки человеческой плоти распахнулись, и взору мужчины явились сверкающие нагромождения внутренних органов. Спри поднял глаза на обездвиженное тело, выпрашивая у намертво сдвинутых век разрешение сделать то, что было необходимо. Однако глаза Сиккэна, казалось, благословили грешника еще задолго до того, как он явился в секционную.

Ё О Нэ Ми ушел из этого мира с лицом, одобряющим ужасающий замысел, разгадать который он или – что скорее-всего ближе к истине – какой-то псих доверил Крео Спри.

Буси-до окунул руки в кровавый сосуд. Скользкие мешочки с рыхлостью, цепочки сырых округлостей: что только не попадало ему в руки. Крео намеренно отвел глаза. Он по-прежнему смотрел точно в закрытые очи учителя, его руки сами по себе гуляли внутри тела. Где же то, что налетом легкого наития мельком показалось Спри среди строк истории о сгоревшем воине?

Как гром среди ясного неба, правая кисть Крео, отодвинув очередное склизкое препятствие, почувствовала неорганическую твердость. Рука нащупала знакомые выемки. Буси-до без лишних раздумий ухватился за стальной рудимент и с ювелирной строгостью потянул рукоятку на себя.

Руки вынырнули из алого бассейна, вместе с ними из утробы выбрался и сам Кочевник. Вооруженный мечом грешник перебрал грани цука и уставился на свое искаженное лицо, по его искривленной лезвием физиономии скатывались кровавые потеки. Спри вспомнил, как он давал клятву избавить меч от его губительного реноме – известности переходить из рук в руки чаще, чем солнце восходит на востоке.

Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга находилась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

– Это просто невозможно. – Алый ручей окончательно смыл лицо Спри с моноути.

Может, на этот раз после того, как тати был облит кровью таинства, судьба проявит благосклонность к нему? Может, грехи за столько забранных жизней были отпущены клинку, как и духу Ё О Нэ Ми за исполненный долг? Меч был крещен в сосуде своего прежнего хозяина, но навряд ли это освободит его от первородного греха, все-таки постановил Спри. Перед ним вновь предстало предзнаменование Сиккэна, неизбывным грузом втиснувшееся в подкорку:

«… обучение своей воли морально-психологической дисциплиной для совершения в судьбоносный момент этого самого единственного поступка. Отказавшись от личной выгоды, отказавшись от мыслящих подобий своего внутреннего слабого я – мгновенно, за счет натренированной интуитивности, – немедленно реализуй действо, к которому вела тебя сама судьба…»

– Прощай, Сиккэн… последний самурай. – Буси-до повторно оглянул переполох, коим он укрыл стол для аутопсии. «Крещение, какое странное слово. Что оно значит?» – были последними мыслями Крео Спри в охваченном кварцевым ультрафиолетом склепе.

***

Два глубоководных отверстия смотрели на Крео Спри, тот, в одном шаге от усыпления, продолжал таращиться на них. Веки мужчины непроизвольно расширялись; распахнутые настежь они почувствовали теплый поток воздуха – две маленькие скважины дышала в лицо буси-до.

– Не надо так на меня смотреть. Давай ка, уже привыкай, – Спри, хоть и загипнотизированный манящим коварством кожаной выпуклости, по-прежнему сохранял рассудок. – Я же как-то наплевал на аналогичные физиологические надобности.

Уходящие внутрь в виде кругловых сечений прорези вызывали у Крео образы архаичных двуствольных ружей.

– Разумеется, вини меня, кого же еще, – самобичевание Спри звучало как наигранная драма, будто воображала из начальной школы жаждет оказаться в центре внимания по случаю поставленной им же трагедии. – Твой взор полон укора. А я-то что? Откуда мне было знать, что у тебя там в концентрационной зоне осталась подружка? Эх, бедняга, небось, сердце исходит слезами по ночам, когда вспоминаешь, как вы друг друга от блох вылизывали, мм?

Двуствольный клювик перевернулся и стал бокфлинтом, вместе с ним накренилась и сама недопонимающая мордашка.

– Да-да, я видел, как ты скрежетал лапами по стене, – завистливый буси-до принялся отчитывать четырехлапое создание, не утратившее желание растворяться в благодати любовных утех. – Это – та кошка с пушистым задом на весь дверной проем, верно?

Пес заскулил: то ли от душистого аромата его соседки, забившегося в ноздри, то ли от жалости к безнадежному хозяину, который взял с собой из концентрационной зоны четвероногое утешение от черствости, хотя мог бы завести девушку.