Дмитрий Котенко - Дериват

– Что же привело тебя сюда, всеядная библиотекарша? – отец вывел девушку из читательского самозабвения так же ушло, как и выводил из-под влияния неугодных Осевому Полису сил центры зарождающихся кластеров, чьи идейные достоинства могли нести взрывоопасную мощь, окажись они в руках противоборствующей Бордо стороны. – Неужели, в кой-то веки ты решила обратиться за помощью к своему старику?

В бесперебойное движение серых шестеренок втесалось полузабытое воспоминание, ее изворотливый нрав заклинил зубцы центрального колеса с остальными компонентами механизма – ось разума намертво встала. В голове Ханаомэ Кид всплыла не растворившаяся со временем памятная заноза: один из целевых адресных заказов центрального дома Осевого Полиса по направлению юго-западной всегломерации, который учреждение отца незамедлительно принялось приводить в исполнение. Заказ заключался в полноценном включении в орбиту полисного влияния городка тропических лесов Однока’М: когда-то невзрачная деревенька стала приметным местом за одно лишь столетие. Небезызвестный город, действительно, зажил еще более бурными красками: Ханаомэ Кид помнила это, так как еще ребенком составляла делегацию отца в тех достопамятных местах, местах, которые еще не успели стать краевым перигелием для властного центра Земли.

Со временем мир когда-то буколического места обратился в заурядный торговый город, его размеренную самобытность исполосовали нахлынувшие колесницы агропромышленных воротил. Как расплывчато помнила Бэа, одной из серьезнейших препон, вставшей на пути организации отца, стал локальный дом культуры: ее меняющаяся по кровной линии – из одного фамильного поколения к последующему – труппа актеров изначально наотрез отказывалась от «прогрессивных» для региона пьес, предложенных поверенными Манэту Кида. Бессменная директриса театра, Улруса, сочла предлагаемые постановки бесстыже блеклыми и эмоционально аморфными. Спустя несколько лет никто иной, как ДиоАрка, внук едва сохранявшей рассудок бабушки-директрисы, пошел наперекор семейному обычаю и, обманом возглавив дом культуры, принял творческие наброски Земного Объединенного Полисам – все ранее отвергнутые бабкой пьесы. С тех пор некогда прославленный самобытностью постановок драматический коллектив растворился в пресных водах полисной сцены и стал просто-напросто таким же, как и все остальные.

Теперь взору постаревшего на сегодняшний день ДиоАрке, полагала Ханаомэ Кид, вместо отливающих золотом перспектив, предстала унылая бесконечность анфилады: он проходил ее арки с неподдельным ощущением безмолвно укоряющего присутствия призрака бабушки. Семья выходцев Однока’М до конца своего существования – пока последняя частица их крови до неузнаваемости не разбавится чужой – была обречена играть одну и ту же пьесу, пьесу, где начало и конец были неотличимы, как любовь брата и любовь сестры.

«Они будут обречены, если попадут в тот мир, откуда мы прилетели» - Крео Спри, прямиком из покинутой неделю назад саванны, вновь говорил с ней.

– Ты опять витаешь в облаках, зайка? – Манэту Кид не прекращал умиляться и одновременно восхищаться задумчивой дочерью.

«Животных запрут в клетку, сделают из них коммерческий продукт».

Растоптанная армия листовок с афишами пьес однокамовского семейства развернулась скомканными флаерами перед внутренним взором Бэи: раньше, до прихода идеологов Осевого Полиса, вручную заготавливаемые Урлусой листовки трепетно хранились жителями Однока’М чуть ли ни в золотых рамках, как зеница ока, – сейчас же конвейерные ленты типографии напропалую печатали безликие бумажки, утерявшие былую теплоту живой руки Урлусы.

«Так теперь ты позволь им всем выжить»

Бэа улыбнулась отцу:

– Я хотела… – седина все рьянее прорывалась густыми всплесками на шевелюре отца, заметила девушка. Она вновь одумалась говорить ему о нетронутых цивилизацией зверятах. Может, это все – поверхностные заблуждения о сильных мира сего, навеянные единичными случаями их практик губить все живое?

«Ты оставляешь все на откуп бесполезной вере в понимание чиновником твоих душевных чаяний. Но им плевать». Она попросила внутреннего Спри замолкнуть наконец.

– Я всего лишь хотела увидеть моего любимого папу, – легко и с улыбкой обезглавила внутренние смятения Ханаомэ Кид, закончив мучительную встряску ценностных ориентиров.

– Моя ты зайка, – Манэту Кид навалился всем телом на край стола. – Куда же ты постоянно бежишь? Отчего? Не пора ли прекратить попытки спасти мир, ведь ты и так его почти спасла? Чтобы украсить его еще сильнее, тебе, например… эм… осталось привнести новую жизнь в его лучезарные объятия.

– Пап, опять ты за старое, – приветственно усмехнулась тронутая речью отца Бэа. – Твоими бы устами да мед пить.

– Ну а что? Твой брат, смотри, какой молодец. Кюл владеет крупнейшим текстильным домом. Изредка уделяя время работе во время ежеквартального мониторинга, он проводит его в кругу жены и твоих любимых племянников.

Затуманенными глазами чиновница смотрела сквозь отца, словно рисуя воображаемую перспективу будущего, от которого отреклась.

«Именно эти люди сделали таким данное место. Именно от таких людей мы все бежим, создавая независимые островки свободных от предубеждений автономий». Он не умолкал. Она не хотела Его «умолкать».

– Или это все тот Бонумэ Рэйшо, который улетел за тридевять земель с билетом в один конец? – продолжал разгадывать дочь высший управленец Кид. – Все не отпускаешь его из головы?

Он стоял перед ней… девушка ведь почти забыла этот успокаивающий тон его смиренного голоса… но это был не Бонумэ Рэйшо, и она это понимала.

– Зайка, вокруг тебя столько достойных молодых мужчин, – старик будто умолял. Каким бы мудрецом он ни слыл среди бомонда, отчаянный отец не сознавал самого главного: его ноги омывало даже не море, а бушующий океан противоречий и приговоренных любовью самоистязаний.

Девушка улыбнулась и кивнула: ни в коем случае не соглашаясь с отцом, а прощая ему фанатичную заботу родителя увидеть ребенка счастливым любыми поверхностно видимыми путями.

Мальчик лет семи бегал с молодой мамой на перегонки; где-то в нескольких метрах от носящейся парочки банда юных гангстеров с игрушечными бластерами рыли песчаные катакомбы в песочнице. Чуть дальше, на фоне этих искренних эмоций счастья и заботы, на лавке сидели прекрасная девушка с дочкой и что-то внимательно изучали на страницах распахнутой книги с золотым ободком. Ханаомэ Кид почувствовала высвободившиеся протуберанцы сердца, сгорающего от неимоверного тепла – так живописно она проецировала свое телесное облачение на наблюдаемую мать.