Андрей Умин - Искусство падения

– Никаких следов, – сказал я, стараясь держать ровный тон. – Пошли отсюда.

– Ты чего, тут столько всего интересного! – возмутилась Ирина, затем замолчала и свела брови, осматриваясь по сторонам, словно вернулась с небес на землю, смахнула пелену с глаз. – Ну да, ты, наверное, прав.

Мы задернули штору и поочередно обулись, стараясь капать растаявшим снегом только на коврик у входа. В подъезде нас снова облаяла маленькая безудержная собачка и смерила осудительным, злобным взглядом ее хозяйка. Во дворе все так же лежал подтаявший по краям дома снег. А при выходе на широкую дорогу нас снова заворожил яркий, сочный пейзаж живой улицы, полной света и разноликих людей, создающих каждый своей скучной посредственностью одну большую воодушевляющую индивидуальность. Дышалось легко, а перегретое тело с радостью избавлялось от накопившегося тепла. Ирина шла рядом и выглядела путешественницей во времени, вернувшейся из параллельного измерения в привычный для нее мир. Короткий экскурс в жизнь чуждого ей двоюродного брата закончился, а я не решался спрашивать о причинах столь холодного отношения между родственниками, своим нерешительным молчанием упуская идеально подходящее для расспросов неловкое молчание. Затем оно прервалось, навсегда закрыв за собой окно возможностей.

Обед давно закончился, и девушка спохватилась насчет возможных проблем на работе. Даже телепортировав Ирину в продовольственный цех, я не доставил бы ее вовремя, а мой автомобиль не был способен и на половину скорости света. Нас ждали добрые полчаса пробок и проездов на желтый сигнал светофора. Мы сидели в молчании, пронизывая город, как время пронизывает пространство. Посматривая на мелькавшие вокруг дороги образы улиц, мы прекрасно понимали, что зерна наших будущих чувств не попали на почву гипотетических отношений и просто ждали, когда же впереди появится синее здание на окраине города, в котором Ирина, извинившись перед начальством, продолжит гордо работать, все так же оценивая своих гипотетических кавалеров, разве что теперь будет иногда первой начинать разговор, чтобы не получилось как со мной – потерять шанс первой бросить настырного парня.

Широкие улицы закончились, плавно перейдя в пригород с разбросанными повсюду промышленными зданиями и складами. Я остановил машину на том же месте, где утром забирал девушку, попрощался с ней и помахал вслед уходящей фигуре. К счастью для всех нас, мои действия ничего не значили, поэтому Ирина махнула в ответ, изобразив на лице выработанную годами пустую улыбку. Девушка исчезла в двери теплого цеха, и я остался один. День, уже давно перешедший через экватор, следовало закончить и забраковать как неудавшийся экземпляр на длинном конвейере моей жизни, насчитывавшем уже двадцать восемь лет повторяющихся восходов солнца и его непременных закатов. Следуя на запад, к очередному заходу умирающего светила, я под невыносимую музыку радиостанций добрался до своего дома в другом пригороде медленно погружавшегося в темноту Екатеринбурга. Я был расстроен и опустошен второй день подряд. Пытаясь убить ненавистный вечер, я медленно разъезжал по знакомым улицам и вглядывался в пустые лица людей. Время текло медленно, посмеиваясь над попытками обычного человека ускорить его. Оно упорно сжимало меня изнутри.

Не желая возвращаться домой и непременно впадать в уныние, я оставил машину на привычной обочине и пошел гулять, быстрыми шагами сбегая от холода и от себя. Встречался взглядами с прохожими, но по традиции делал вид, что их не существует, получая взаимность в ответ. Наматывал прогулочные круги вокруг дома и небольшого торгового центра, расположенного за ним, сидел на лавке и читал новые сообщения в надежде увидеть новости о Матвее, но ничего, кроме нервных репостов смешных картинок от залегших на дно Антона и Сливы, не приходило. Вечер постепенно клонился к логическому концу, а я, развеяв досаду от безуспешной вылазки, почувствовал сильный голод, как бывает, когда за день съешь только один сэндвич. Пустой желудок маленькой черной дырой съеживался внутри живота, будто пытался всосать в центр себя весь накопившийся во мне негатив, создав там подобие жемчужины, которая растет внутри раковины под сильным давлением. Что-то во мне созревало, но, только открыв самого себя, можно было узнать, что именно. Только совершив самое сложное в жизни усилие над собой. А пока что черная дыра продолжала сжиматься в желудке, засасывая меня внутрь собственных страхов и нерешенных проблем. А как хорошо все начиналось! Пару лет назад, вдохновленный знакомством с Матвеем, я думал, что мир лежит у моих ног. Все так думают, окрыленно порхая по жизни, мечтают прославиться и стать звездами, пока злобное солнце не сжигает их крылья и они не падают на самое дно своей раковины, в которой раздавленные весом собственных желаний сворачиваются в маленькую черную жемчужину, которой не суждено больше увидеть солнечный свет.

Зайдя в тупик, я осознал, что ключ к пропаже друга лежал далеко в прошлом, когда мы оба вдохновенно парили в небе, не догадываясь, что крылья человеку даны только одни.

Когда видят двух разных людей рядом, говорят, что противоположности притягиваются. Подобно двум мыльным пузырям липнут друг к другу. Несмотря на крылатое выражение, их место соприкосновения априори должно быть общим, иметь многие сходства. И чем сильнее притягиваются эти люди, тем больше становится взаимная грань интересов. Если повезет, два этих человека в конечном счете сливаются в один большой шар. Чтобы понять, почему я познакомился именно с Матвеем, а не любым другим человеком на планете, нужно почувствовать силу, которая толкала нас друг к другу, постепенно сплющивая наши мыльные пузыри. Поначалу это проходило медленно и незаметно.

Пару лет назад во времена, которые ничем не отличались от настоящей эпохи глобального потепления и тайного передела мира, Саша, моя старая знакомая, возвращалась с проходившего в Крыму фестиваля ретрита и йоги.

– Максим, вставай! Солнце взошло! – кричала она.

– Саша, отстань, – бурчал я в старенький телефон.

– Кстати, привет.

– Кстати, да.

Тогда я еще страдал от самого болезненного в жизни расставания с одной обаятельной путешественницей Дианой, прошедшей огонь, воду и крыши Бангкока, моей сильной любовью и самой большой вдохновительницей, для которой весь мир был домом. Сотни аэропортов в качестве прихожей, тысячи базаров как огромная кухня, монастыри всех религий ей заменяли спальню. В таком огромном уютном пространстве моя скромная лачуга с работой под боком казалась ей клеткой, в которой невыносимо было сидеть с прижатыми к телу крыльями. Я ни капли не соответствовал образу жизни Дианы, поэтому ее очевидный уход из моей жизни очень сильно травмировал примитивную мужскую психику. Если кого-то вдруг забыли научить этому в школе, то скажу, что страдание от расставаний занимает огромную часть нашего бытия. Оно воспринимается гораздо острее, чем в фильмах и книгах, куда обиднее поражения любимых спортсменов по телевизору и в сотни раз несправедливее речей наших политиков. Обнадеживает, затем расстраивает, после чего нагибает за новой надеждой, обходя сзади и в самый беспомощный момент вставляет огромную палку с шипами в наш неприкрытый…