Сергей Новичков - Ингерманланд

– Ну, что, попался родненький?

Володя очнулся, когда что-то влажное коснулось щеки. Он открыл глаза. Черные усики, острая мордочка – крыса! Он отпрянул. Крыса не двинулась, лишь слегка потянула розовым носиком. Вдруг, она произнесла:

– Ну, здравствуй Володя. Я так давно жду этой встречи.

– Давно?

– Да, давно, с тех пор, как ты родился. Я очень старая крыса.

Володя, будто ничуть не удивился, только сел на корточки, прислонившись к влажной землистой стене прохода и, тут же ему за шиворот слетела горстка песка. Крыса недовольно поморщилась от его копошения, но продолжила:

– Я видела, как ты родился, ты же в 18-м роддоме родился?

– Не знаю, не помню.

– А я помню. Мамка твоя тогда на меня смотрела, и все орала «Крыса, мол крыса!», а акушерка ей так строго, мол «Успокойтесь гражданка, ничего я вам плохого не делаю». Потом ты рос, я часто тебя проведать забегала. Когда маленький заболел сильно, я уж себе места не находила, помню всю ночь у твоей кроватки просидела, пока жар не спал. И на работу я тебя устроила…

– Это как? Нет, я сам…, дядя … – возмутился Володя

– Дядя, дядя. Что твой дядя может? Ни денег, ни связей. Только водку жрать, да орать пустое, дурак твой дядя. А у меня половина родни там служит, можно сказать из поколения в поколение. Ну, шепнули кому надо, подмаслили немного. А теперь, видишь, сам меня проведать пришел. Старая я стала. – как-то грустно закончила крыса.

– А как я сюда попал? – спросил Володя

– Галка привела, видал ее?

– Никаких галок не видел.

– Да, не галка, а Галка, Галина. Ну, ворона – Галка. Ворону видел?

– Видел – обрадовался, вспомнив Володя

– Она еще всего Тимура Махмадбековича обосрала. И голубь…

– Голова у голубя была? – как-то быстро прервала его крыса и хищно взглянула на него.

– Нет, головы не было – растеряно ответил Володя

– А зачем голова?

– Кому зачем, а кому и вовсе не нужна – крыса мотнула головой куда-то в угол.

Володя прищурился и приглядевшись заметил в углу какой-то круглый предмет, размером с футбольный мяч. Подкатила тошнота и его чуть не вырвало.

– Он, он родимый. – успокаивающе пискнула крыса, проследив за его взглядом.

– Голубь? – в последней надежде также пискнул Володя.

– Ага. Голубь Махмадбекович.

– Зачем?

– Ну, дурак – протянула крыса

– Вот ты рыбу ешь?

– Ем – это прозвучало настолько обреченно, будто его прижали к стенке и он сознался в преступлении.

– Ну, вот. Что в рыбе самое вкусное?

– Не знаю.

– Голова! Голова – самое вкусное в рыбе! Ну, и во всех тварях тоже.

– И, что, вы их едите?

– Нет, плевательницы из них делаем. И, что значит Вы? Кто это Вы?

– Ну, там, не знаю крысы, вороны разные – смутился Володя.

– Запомни, ты такой же как все, и нечего тут понимаешь гламур разводить – крыса сделала движение хвостом, очень похожее на то, что в свое время делал дядя Володя, объясняя ему бессмысленность постижения наук и образования в целом.

– От нас с Галкой тебя отличает, лишь то, что ты дурак и невежа. Не хочешь есть голову, не ешь, никто заставлять не будет.

С этими словами крыса отвернулась, исчезла в темноте и где-то в углу раздалось тихое чавканье и шуршание лапок о что-то скользкое. Володя посмотрел в угол, оттуда на него смотрело грустное лицо Тимура Махмадбековича. Одна глазница была пуста. У Володи закатились глаза, и он снова свалился в обморок.

Когда он очнулся, крысы перед ним не было. В угол смотреть не хотелось, однако он будучи неверующим, зачем-то перекрестился и взглянул в угол. Голова пропала.

– Может это был сон? Точно сон! Говорящих крыс не бывает – решительно зачем-то в голос выкрикнул Володя.

Эхо отразилось по тоннелю, и он понял, что надо идти.

Глава третья. В которой мы узнаем, до чего низко может пасть человек из-за простой неточности в расчетах.

Если и существуют самые несчастные из несчастных, то Степан Матвеевич Буреляйло явно из их числа. Всего в один месяц может, а может даже и в более короткое время, с ним, добропорядочным патентованным инженером-метростроевцем и таким же, разве что, только не патентованным семьянином, случилось, то, что невозможно было представить ни ему, ни сослуживцам, ни даже пожелать его злейшему врагу Василию, проживающему с ним на одной лестничной клетке (надо заметить, что Василий, по мнению Степана Матвеевича – та еще сволочь и склочник). В один месяц от Степана Матвеевича ушла жена, его уволили с работы, он запил как последний забулдыга, да и вдобавок ко всему лишился квартиры, став бездомным. Но не это терзало без того разорванную в рваные клочья душу Степана Матвеевича. Итак, начнем по порядку.

Однажды, вернувшись домой со своей работы. А надо сказать, что работа у него была не только ответственная, но и высокооплачиваемая. Степан Матвеевич очень гордился своей работой, и заслуженно гордился. Бывало в гостях, или принимая оных, когда возникал спор по какому-либо вопросу к нему взывали как к арбитру, чье мнение единственно может разрешить этот спор. И после того как он выскажется, уже никто не сомневался, что то, что он сказал есть единственно верное и правильное. На работе было похоже. Когда он раздавал команды и распоряжения никто не смел ему прекословить. Даже начальство, когда что-либо, ну никак было не обосновать, например смету о расходах, брало его с собой на самый «верх», забрасывало его в нужный кабинет, как бросают должно быть козырную карту на стол, используя его как последний аргумент в своих корыстных целях.

Так вот, вернувшись как-то вечером к себе домой он не обнаружил приготовленного ужина. Вместо этого он обнаружил пропажу всех вещей жены, потом самой жены, и в добавок обнаружил на кухонном столе безобразную записку «Я тебя больше не люблю. Не ищи меня, я ушла к Василию».

Ушла, к Василию, не ищи. Степан Матвеевич был человек не глупый, чтобы не понять первое, второе. Однако, сопоставить первое и второе никак не мог, видно ума все таки не хватало. И он пошел к Василию, дабы все ж таки прояснить для себя всю эту дребедень.

Звонок в дверь прозвучал пронзительно, резануло не по ушам, прямо по сердцу. Степан Матвеевич, даже в это мгновение затрусил, и захотел уйти, не предчувствуя хорошего от встречи. Однако собрался с силами, и даже прикрикнул, правда тихонечко, так как в душе не любил скандалов.

– Открывай, скотина!

Слово «скотина» прозвучало, ну уж совсем тихо. Послышалось приближающиеся к двери шарканье тапочек и металлический скрежет открываемого замка, что отрезало ему дорогу к бегству. Последний раз оглянувшись в сторону собственной двери Степан Матвеевич уставился на высунувшуюся Васькину рожу. Василий что-то дожевывал и вопросительно глядел на скомканную фигуру перед собой.